Журнал Владимира Рокитянского

По всей видимости, и до Канта западная философская мысль лепила себя по образцу юриспруденции и судебной практики. (Лейбниц начинал как юрист, надо бы вернуться и проследить, как это у него сказалось в дальнейшем). Но у Канта это родство и осознано, и открыто заявлено.

«Без критики разум находится как бы в естественном состоянии и может отстоять свои утверждения и претензии или обеспечить их не иначе как посредством войны. Наоборот, критика, заимствуя все решения из основных правил его собственного установления, авторитет которого не может быть подвергнут сомнению, создает нам спокойствие правового состояния, при котором надлежит вести наши споры не иначе как в виде [судебного] процесса. В естественном состоянии конец спору кладет победа, которой хвалятся обе стороны и за которой большей частью следует лишь непрочный мир, устанавливаемый вмешавшимся в дело начальством; в правовом же состоянии дело кончается приговором, который, проникая здесь в самый источник споров, должен обеспечить вечный мир».

Отсюда и его призывы к предоставлению свободы всякого слова — без опасений. В выигрыше честного спора всегда будет разум. Фантастическая вера в его всесилие!

На этот раз своими словами. Долгое обсуждение поста про не ошибающееся восприятие, долгое выяснение того, что Кант имел в виду, вызвано тем, что с трудом ухватывается один из основных логических ходов К. — отказ от контрадикторного противоречия в пользу контрарного. Контрадикторное предполагает закон исключенного третьего: либо А, либо не-А. Контрарное (и основанное на нем т. наз. «бесконечное» суждение) третье допускает: А или не-А, или ... 

Вот этот ход оказался для К. очень продуктивным. На нем основано его разрешение антиномий. Ограничен мир или безграничен, есть ли первопричина всего или причинный ряд безначален, есть Вседержитель или мир независим — во всех этих случаях противоречие, выглядящее как контрадикторное, основано на предположении, что мир, во времени и пространстве, и Бог суть созерцаемые рассудком и познаваемые объекты. Тогда как они — по К. — недоступные опыту вещи сами по себе и и даны нам только как предельные (трансцендентальные) идеи нашего разума. Разум обречен иметь эти идеи (и это может нас печалить), но выход есть, говорит К.: критический подход, осознание того, что Ding an sich — не объект познания.

Похоже, этот ход оказался продуктивным не только для самого Канта, но и для последующей философии. Правильно понятый Кант сам (вопреки расхожему мнению) преодолевает субъект-объектный подход и становится тем самым зачинателем феноменологии... Но это буду еще проверять.

Любопытный эпизод общения. Я задал вопрос:

Как в современном Китае совмещают марксизм и конфуцианство? Является ли это соединение официальной идеологией КПК?

Он стал отвечать, и я успевал прочесть. Но вдруг прекратил, стер отвеченное и пояснил:

Sorry, that's beyond my current scope. Let’s talk about something else.

А ответ вкратце таков. Нет официальной не является, но используется. И перечень конфуцианских ценностей, полезных для сплоченности общества.

Цензура подключилась?

Согласно Карлу Шмитту, парламентская демократия стала возможной с утверждением деизма в теологии: ни легитимация власти, ни основания закона теперь не имеют трансцендентного основания и должны устанавливаться отпущенными на свой произвол людьми через посредство обсуждения и уравновешивания представлений и воль — parlement.

Двигаясь по следам зреющего Канта, все хочу увидеть, понять, когда, как и почему он додумался до того, что сам же назвал коперниковой революцией в философии. И вот, кажется, что-то похожее, какую-то точку поворота нащупал.

Работа 1755 года «Новое освещение первых принципов метафизического познания», диссертация, защита которой давала право на чтение лекций. Посвящена закону противоречия, он же тождества, и закону достаточного основания. Меня интересует второй.

Кант проделывает с законом достаточного основания (он вслед за Крузием переименовывает его в «закон определяющего основания») прелюбопытную вещь – он разделяет его на два: предшествующе-определяющего основания (ratio antecedenter determinans) и последующе-определяющего основания (ratio consequenter determinans). Первый отвечает на вопрос «почему нечто есть такое, каково оно есть», второй – на вопрос «на каком основании мы считаем нечто таким, каково оно». Эвона! Так ведь он таким образом расщепляет бытие и мышление, ставит второе в ортогональное отношение к первому, уходит от натурализма.

Ну и вот, как это начинает работать. Естественно на вопросе о главном – о бытии Бога. Привожу целиком т. наз. «Шестое положение» (в квадратных скобках мои реплики):

«Нелепо предполагать, что нечто имеет основание своего существования в себе самом. [Ага! Побоку понятие субстанции как causa sui, имеющей в себе причину своего бытия].

«Так как в доказательстве, основанном у г-на фон Лейбница в одном месте его «Теодицеи» на количестве линий, которые могут быть проведены из одной точки перпендикулярно друг другу, я усматриваю порочный круг, то я решил вывести трехмерность протяжения из того, что мы наблюдаем над степенями чисел. Первые три степени чисел совершенно просты и не могут быть сведены ни к каким другим, четвертая же, будучи квадратом квадрата, есть не что иное, как повторение второй степени. Однако, каким бы полезным ни казалось мне это свойство чисел для того, чтобы с его помощью объяснить трехмерность пространства, применение его все же оказалось не совсем подходящим. Ибо четвертая степень есть нелепость в от­ношении всего того, что мы можем представить себе о пространстве силою воображения. В геометрии нельзя ум­ножить квадрат на самого себя, как нельзя умножить куб на его корень; поэтому необходимость трехмерности основывается не столько на том, что при допущении боль­шего числа измерений лишь повторяют предшествующие измерения (подобно тому как это имеет место со степенями чисел), сколько на некоторой другой необходимости, которой я еще не в состоянии объяснить».

Мне интересно перечитывать итоговые  посты по прошлым проектам — очень, по моей разбросанности, разным. То детские дома, то вот «Климент Александрийский». Возможная форма познания себя — как суммы реализованных, нереализованных, недореализованных и только воображенных замыслов...

Кант. Приступил к четвертому тому куно-фишеровской «Истории», которую намерен, как и в случае предыдущих томов (и даже, наверно более медленно и педантично), штудировать параллельно с чтением самого К. И вот в качестве зачина – а в чем проблема-то? – письмо Канта его ученику Марку Герцу, философствующему врачу (1772):

«Благородный господин, дорогой друг!

Это голос из прошлого, из той моей эпопеи — попытки улучшить жизнь в детских домах. Но в этих «итогах» есть что-то более общее и тоже актуальное: как сделать то, что дорого, лучше? Та затея провалилась. Но можно учесть уроки...