Древнегреческая математика делает очень важные шаги, но не доходит до подлинной предметности, потому что, я повторяю еще раз: что такое предметность? Ведь вот теперь, когда мы выяснили такую развернутость идеальной действительности мышления и реальной мыследеятельности, надо ответить на вопрос: «Как возможно включение мышления в деятель-ность? Если они вот так развернуты, разворочены…». И эта линия продолжается до Шеллинга, Шеллинг дает ей рафинированную, четкую формулировку. У Канта это тоже уже есть, «Критика чистого разума» и «Критика способности суждения», но Шеллинг доводит это до теоретической проблематизации и показывает, что теория и практика не совместимы. И с точки зрения немецкой ситуации того времени, это так и было. И Маркс это подробнейшим образом показывает, но вслед за Фейербахом он и решает эту проблему, показывая, что именно предметные фор¬мы – отсюда невероятная важность этого тезиса о предметности мыследеятельности, – что предметные формы обеспечивают такой перевод (и вот здесь у меня появляется позиция 7) идеальных объектов мышления в реальность мыследеятельности. Так вот то, что обеспечивает такой перевод, обратите внимание, принадлежит к 7-му; это есть прямое проецирование в реальность мыследеятельности за счет создания модели и эксперимента.
Что такое эксперимент? Кстати, невероятная путаница здесь происходит с экспериментом в отношении традиции. Что та¬кое эксперимент? Это отнюдь не получение данных опыта, наблю-дений, не замена его. Эксперимент есть проверка реализуемости идеального объекта, вот того идеального объекта, который за¬фиксирован в действительности мышления. Теперь я должен проверить: он – фантастический или может быть реализован? И для этого создается эксперимент, т.е. такая практическая трансформация реальной ситуации, в которой этот идеальный объект становится реальным. Трубка Ньютона – вот первый фактический образец, ставший каноническим, образец экспериментальной реа¬лизации идеального объекта через соответствующие предметные формы. Но для этого нужно было саму эту предметизацию создать.
Но дальше, обратите внимание, появляется позиция 8. Позиция 8 – потому, что ведь от того, что я предметно представил идеальный объект, еще не следует, что я могу организовать ситуацию. Потому что у меня здесь, в ситуации деятельности, кроме материала, на который накладываются идеальные формы, есть еще люди, которые незнамо как работают, и моя организа¬ционная функция состоит в том, чтобы их соорганизовать, этих людей, организовать их деятельность, и то, что я положил туда идеальный объект – это только один кусок дела, мало иметь объект соответственный, надо еще организо¬вать сообщество.
Так вот, эти восемь позиций – там есть еще девятая, десятая и т.д. – и есть соответствующие сдвижки. Например, может быть позиция 7 – предметная, а потом она идет в 8-ю и обеспечивает ее средствами. Или позиция 7, а не 4, спускается вниз в прак¬тику. Или позиция 8 потом определяет организацию этой практики.
Вот когда я нарисовал такую схему, я напоминаю вам теперь основную идею этой части. Мы имеем слово «ситуация». Мы должны раскрыть мыследеятельностные структуры, созидающие, соответственно, смыслы при употреблении этого олова, содержания соответствующих представлений, понятия и т.д., и, в конечном счете, значение самого этого слова, хотя для значения я позиции здесь не раскрывал. Вот как это происходит.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы каждый раз должны построить соответствующую позиционную структуру. И вот эта позиционная структура, я прошу вас вспомнить все аналогии с табло световым над зданием «Известий», эта позиционая структура есть один из важнейших моментов методологического анализа любого термина, любого понятия, любой совокупности представлений.
Значит, что нам нужно делать, когда мы анализируем понятие ситуации? Нам нужно построить соответствующую структуру – раз. Это не специфическое, но необходимое общее условие для анализа понятия, и мы теперь должны наполнить эту структуру специфической морфологией. Посмотрите, как я это делаю. Происходит или развертывается акт деятельности. Он сталкивается с разрывами. Но что мне важно? Акт деятельности может разворачиваться не ситуационно. Если есть соответствующая норма, то она просто реализуется. Это акт деятельности, кото¬рый не гарантирует получения соответствующего продукта. Это просто акт деятельности, формально правильный. И когда мы его реализуем, то мы опираемся лишь на прошлый опыт, и это дает нам субъективную убежденность в том, что мы делаем то, что нужно.
Но, представьте себе, что возник разрыв. Почему он возни¬кает? В работе «Обучение и развитие», вышедшей в 66-ом году, я довольно подробно анализировал эти ситуации и задавал важные позиции, которые здесь развертываются, я сейчас не буду это повторять. Мне важно только одно, что вот когда мы выходим в рефлексивную позицию, то вот здесь на отношении этой рефлексивной позиции и прошлой деятельности и может впервые возникнуть, осмысленно употребляться представление о ситуации и по¬нятие ситуации. Итак, нужна вот эта простейшая склейка двух позиций и ситуация возникает на их связи.
Еще раз повторяю: деятельность сама по себе отнюдь не обязательно ситуативна. Необходимость ситуационной оценки произведенного действия появляется реально тогда, когда появляется разрыв в деятельности, или нам задают каверзные вопросы: «Почему мы делаем так? А может быть, можно было сделать иначе? Почему мы настаиваем, что именно так надо делать? А может быть здесь можно и надо действовать иначе?» – вот в ответ на эти вопросы мы должны выйти в рефлексивную позицию, и теперь, в обратном движении мы накладываем на нашу деятельность и условия ее осуществления определенную рамочную конструкцию, мы проводим границы того, что было. И вот это проведение границ, с одной стороны, выводящее нас за пределы непосредственного акта действования, а с другой стороны, подтягивающее весь материал и условия его, и есть, фактически, созидание ситуации. Поэтому я говорю: ситуация появляется, это как бы псевдогенетическое движение, в рефлексии по поводу нашего действия.
Что такое ситуация? Ситуация это определенная организация нашего образа, а вместе с тем нашего отношения к прошлому действованию. Причем особая форма организации, отличная от других. Здесь в принципе могли бы быть и другие способы оформления рефлексии, и их достаточно много, например, задачная, предметная, пространственная, – и это совсем другое. А здесь должны включиться совершенно особые средства, представления ситуационные, но они наполняются своим содержанием в этом отношении, и поэтому ситуация есть определенная единица рефлексивной организации нашей деятельности, сначала прошлой, не включившейся, невключенной, а через это дальше и будущей, для этого нужна другая схема, которая будет сюда накладываться.
Но, обратите внимание, такое представление ситуации, будучи рефлексивным еще не является, ни предметным, ни организационным. Теперь (вот это, по сути дела, начало цикла жизни ситуации) я начинаю прорисовывать этот цикл жизни, когда представление о ситуации перемещается из одной позиции в другую совершенно закономерно или правилосообразно, обогащается, приобретает все новые и новые моменты содержания, и, в конце концов, умрет. И в этом смысле каждая ситуация как эпистемическая единица или как форма организации знаний И мыследеятельности, имеет свои начало и смерть, конец. Но она для этого должна пройти этот цикл и умереть в соответствующей системе деятельности и исчезнуть там как ситуация, как таковая.
