Мальчик нашел среди курящих женщин мать, подождал, когда она стала смотреть только на него одного, сказал: Я хотел бы быть среди тех, кто сумел не родиться («Смертию смерть поправ. Книга первая. Автобиография», 1966-68).
Человек не может себе представить, чтобы плод, находящийся во чреве человеческой матери мог не родиться, хотя, конечно же, с точки зрения плода, нет для него более райского существования, чем в тепле и крови матери. Если представить себе, как плод изо всех своих силенок вцепился там в утробе за единственно реальное, что он познал, за чрево, чтобы не рождаться в жизнь иную, то станет ясной и привязанность человека в его нехотении перейти в жизнь богочеловеческую, жизнь вечную. Если плод задержится при рождении, то ребенок рождается мертвым. Именно, рождается в смерть, как мог родиться же в жизнь. И если сие первое рождение свершается безвольно, крещение в первую смерть для жизни проходит не по воле плода, то второе рождение, рождение духовное, рождение в Царство Харизмы, происходит актом вольным. Человек волен выбирать свое второе рождение, как рождение в жизнь богочеловеческую, или как рождение в смерть вторую апокалипсиса («Инок», 1969).
Поразмышляем над радикальной (принципиальной) постановкой вопроса о свободе выбора рождения. «Травма рождения» (здесь рискуем употребить это именование не в техническом смысле Ранка, но метафорически-поэтически) своей травматичностью обязана, видимо, травме несвободы. Травма несвободы наличествует в существах, как фон знания о том, что рождение «не мною осознанно выбрано». Философская мысль древних, там, где она осознает себя как «философскую мысль», буквально бьется «головой о стену», чтобы как-то уяснить эту радикальную загадку. Чтобы, по-видимому, радикально снять ответственность с «похоти» родителей или изводителей жить новое существо на землю с ее страданиями, возникают доктрины Ананке и Кармы, как мифемы, уясняющие ответственность каждого за «место» рождения. Красочно этот процесс описан в «Бардо Тхедол». При всей символической мощи живых доктрин «освобождения-от-перерождений» и всей мощи народного наследия об «оборотнях», как динамически задаваемых и открытых системах, все же радикального ответа на радикально страдающее вопрошание нет, ибо ответы: «безначально» и «нет страдающего», – неудовлетворительны. Радикальная фундаментальность относится всферу, где вопрошания не имеют смысла. Это очень красиво определено в ряде буддийских текстов, которые говорят о глобальном «ничего нет», т.е. нет и возможности задать вопрос и возможности ответить на него, но возможна прагматическая практика. Действительно, без откровения ответить на философское вопрошание о тайне свободного выбора рождения, как осознанного и контролируемого «мною», невозможно. Откровение Господа Иисуса Христа дает удовлетворительный ответ. Бог, Творец и Промыслитель, в Своем замысле о творении, благоволил призвать тварь к благобытию, возможному через причастие Телу и Крови Бога Сына Воплощенного, как краеугольный фундамент, как «созданные условия», которые есть и даны. Тварь, как «свобода», как ничто, может свободно выбирать это свое рождение от Бога Живого через причастие таинствам Тела и Крови. Ибо, подчеркнем еще раз, целью призыва твари является ее причастие ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ БОГА ЖИВОГО, и это причастие каждый может свободно выбрать, или захотеть родиться в Боге и от Бога. Богом Живым создан фундамент этой возможности через Служение Единородного Сына Божия, пришедшего во плоти и установившего Завет в Своей Крови. «Принимающим Его» дана власть быть детьми Божьими, которые не от крови, не от «похоти» плоти, но от Бога родились. Бог радикально знает сладость свободы и «травму несвободы», посему Он не может «насильно» родить кого-либо, нарушив свободу его решения о рождении. Новый Завет решает философскую проблему свободы с трагической серьёзностью. Каждый персонально и все вместе и есть свобода как таковая, есть структурированное ничто, и этой свободе предлагается выбор рождения в Боге и от Бога через причастие Святым Тайнам Тела и Крови. Святой Божий, в реальности могущий произнести благодарение Богу и Сыну Его Единородному, т.е. священносовершаюший таинство евхаристии, может принять развитые – йогические – системы с их проблематикой; т.е. он трагически спокойно может утверждать вместе с наставниками «путей освобождения» радикальную фундаментальность свободы, наличествующей в каждом существе, как в «Будде» или «дживанмукти», но наряду с этим он благовествует и реализацию свободы в любви, т.е. благовествует цель свободы, а именно свободный выбор рождения через свободное приятие таинств Тела и Крови от Бога и в Боге. Философская проблема «выбора рождения» через упражнения в смерти получает радикальное благословение в выборе рождения от Бога в упражнениях в смерти Господа Иисуса Христа (Белый отрок, 1977).
Я думаю, всерьез уязвленных страданием (в социальном, экологическом и метафизическом горизонтах) травмирует прежде всего неучастие в выборе собственного рождения, несвобода жизни в самом начальном акте ее, в акте рождения в этот мир. Видимо, те, кто видит решающую проблему философии жизни в самоубийстве, то есть в пресечении жизни, не согласятся со мной, поскольку они открыто допускают нетравматичность рождения. Говоря это, я имею в виду не психоаналитический термин Ранка «травма рождения», а нечто более глубокое: если человек — существо свободное, он всю жизнь будет нести в себе рану неучастия в выборе собственного рождения. По мне именно это — «единственная философская проблема», ибо самоубийство — это уже собственно человеческий, внутричеловеческий ответ на нее
Если самоубийца говорит, что он пресекает жизнь из-за того, что его так нагло произвели на страдания, то, видимо, на каком-то более глубоком уровне его травмирует неучастие в выборе рождения.
Надо сказать, что древние архаические культы никогда не относились к кровному рождению как к последней фазе; напротив, естественное рождение как бы не почитается рождением, и в акте инициации, через систему культовых отождествлений, вы отождествляетесь с архетипом, выбирая свое собственное рождение (и тем самым на каком-то уровне снимаете эту травму) («Отношение христианства к самоубийству», 1978).