Был еще один существенный момент, который тоже определял позицию тех лет. Это дискуссия с учениками Э.В.Ильенкова, в частности, по проблеме противоречия – принадлежат ли они только к миру коммуникации и деятельности, или же их можно проецировать непосредственно в объекты и процессы жизни объектов. Эта дискуссия имела самое прямое и непосредственное отношение к проблеме соотношения формы и содержания, и если я правильно понимаю собственные ходы мысли, заставила меня сформулировать отрицание принципа параллелизма между формой и содержанием знания и мышления.
Если говорить более детально и прорисовывать ситуацию подробнее, то можно оказать, что Э.В.Ильенков, стоя на позициях правоверного гегельянца, отождествлял мышление и бытие.
Если говорить очень грубо, то наверное можно сказать, что по существу он стоял на перевернутой позиции плоского отражения, т.е. проецировал форму в содержание знания и мышления. Но тогда оказывалось, что если в мышлении происходит какая-то неувязка, например, мы приходам к противоречию «А есть В», «А не есть В», то мы должны положить это противоречие в объект; ибо если мышление копирует, отражает то, что есть в реальности, то оно, естественно, не может придти к противоречию, если в самой реальности этого противоречия нет. Это, кстати, очень напоминает вопрос, который задавали еще в период Древней Греции: изображением какой реальности является отрицание? Собственно говоря, на этом простом вопросе садится вся традиционная логика отражения, зачеркивающая деятельность и все ее специфические формы. Но здесь вопрос стоял в более резкой форме: если мы получили антиномию, то изображением чего в реальности является эта антиномия. Э.В.Ильенков отвечал, что – изображением объективного противоречия. В статье «О некоторых моментах в развитии понятия», написанной в 1953 и опубликованной в 1958 (Вопросы философии, № 6) я постарался показать, что антиномии и парадоксы являются выражением специфически движений в самом мышлении.
... Мы вели с ним дискуссии, утверждая, что все эти и подобные им антиномии есть свидетельство движения, развития нашей мысли и следовательно – дополнительное подтверждение того, что мышление есть активная деятельность, совершаемая исследователем, а совсем не копия, не изображение объекта, что вопрос об образе и деятельности значительно сложнее, чем это представляется им.
