Ценности не только не зависят от ценных вещей (благ), но и позитивно их обусловливают. Именно благодаря ценностям вещи — а в широком смысле всякого рода реальные дела и ситуации — имеют характер «благ», т. е. ценны. Можно перевести этот тезис на язык Канта: ценности — насколько они вообще имеют отношение к тем или иным положениям дел — это «условия возможности» благ.
С другой стороны, неоспоримым фактом является то, что вещные ценности нельзя увидеть иначе, как в благах; и этому факту напрашивается эмпирическое толкование. Не очевидно ли, что в случае такого рода данности вещные ценности извлечены путем абстрагирования из ценных вещей, то есть что наше знание об этих ценностях происходит из опыта, в который блага нам даны?
Но что значит опыт благ? То, что мы одно переживаем как приятное, другое как полезное, нужное, необходимое. В этом переживании знание о ценности приятного, полезного, нужного уже предполагается. «На опыте» при этом узнается только то, что соответствующие вещи оказываются средством для того, чья ценность уже установлена ранее. И это установление интуитивно, неотрефлексировано, такое, сомнения в котором нет ни до, ни после «опыта». Оно априорно. В самом деле, как человек мог бы считать некие вещи благами, если бы не существовало независимой от их природы оценки, говорящей ему о том, что они имеют ценность? Ведь ценность свойственна не всем вещам и отношениям без различия; бывают блага, а бывают и беды. Но так как способ бытия благ и бед один и тот же — представляет собой одну и ту же действительность — по каким признакам человек мог бы их различить, если бы ему не говорило об этом его ценностное чувство? Он уже должен иметь критерий, вроде критерия приятного и неприятного, и с самого начала оценивать вещи исходя из него — в соответствии с ним вещи должны делиться на приятные и неприятные. Человеку нужно обладать первичным ценностным чувством, которое все вещи и отношения, попадающие в его поле зрения, соотносит с ценностью жизни и согласно этому разделяет на блага и беды. Иначе вопрос: «почему это—некое благо?» грозил бы превратиться в порочный круг. Если отвечать что-то вроде «потому что оно хорошо для чего-то другого», тотчас возникает вопрос «а для чего оно хорошо?». Вопрос уходит в бесконечность; а поскольку он всегда продолжает двигаться лишь в сфере благ, то явно начинает идти по кругу. Прекращается это лишь там, где ответ затрагивает уже не какое-то благо, но ценность, то есть то, что вообще только и делает блага благами.
Ну а если отождествить его "царство ценностей с культурой? Ведь априорность, так ему необходимая, чтобы избавиться от субъективизма и релятивизма, есть, как справедливо напомнил Кактус, понятие функциональное. Да и сам Гартман, критикуя формализм Канта, указывает на условность (функциональность) близкой по смыслу оппозиции "форма - содержание". Система ценностей, выработанная поколениями и транслируемая культурой, индивидом воспринимается как вполне объективная, не им придуманная, раз, и не эмпирическая, не из свойств самих вещей вытекающая, два.
Один аргумент против такой интерпретации у Гартмана есть:
Если же возразить, что человек опыт ценности все-таки мог бы получить от других, ... то на это возражение следует ответить: и подобным образом он не может узнать о ценности желаемой жизненной формы; скорее, наоборот, ему уже нужно иметь ценностный критерий для нее, чтобы знать, что реализованная другими форма жизни ценна. Его чувство и здесь должно ему для начала сказать, что она вообще ценна.
Восприятие ценности из культуры можно счесть восприятием ее от другого человека, и переформулировать этот аргумент так: а почему, собственно, я должен считать ценным то, что считается ценным в моей культуре? Это вопрос "переоценки ценностей". В прочитаной уже мною части книги в адрес Ницше высказана похвала (открыл многообразие ценностей) и упрек (свел дело к релятивизму), тогда как "выдуманное не имеет никакой власти над человеком. … Ибо ценностное сознание — чем бы оно помимо этого ни было — в первую очередь есть ценностное чувство, некий первичный, непосредственный контакт с ценным". Аксиома.
Любопытна одна предпосылка гартмановского, да и всякого метафизического философствования о человеке. Вопрос ставится о "человеке вообще", как бы выключенном из историко-культурного процесса. Только о таком человеке можно утверждать, как делает Гартман, что он объективно видит ценность и свободно решает, принять ли ее или отвергнуть. Всякий реальный человек обусловлен культурой, в которой и которой он сформирован, и, хотя к ценностям, которые он из нее воспринимает, он, конечно, может отнестись критически (если у него есть, сформировано чем), но...