И хотя Гегель числился лютеранином, он едва ли может считаться христианином. Во всяком случае, основные догматы и термины христианского (в том числе и лютеранского) богословия для него – всего лишь мифологический язык, на котором философские истины могут быть образно (в «представлениях», а не понятиях) преподаны простецам.
Но ведь философия нужна нам не для укрепления в вере, а как побуждение мыслить, что не помешает и верующему.
Так вот Гегель, его философия в одном вопросе смыкается с христианским богословием так, что увидеть, в чем различие не очень легко.
«Движение вперед, к результату исторического развития…, есть одновременно назад, к началу, но не к началу в его исторической непосредственности, а к необходимости начала, к тому всеобщему основанию, которое получает свое развитие в различных особенных формах…» – это одна из формулировок того, как видел Г. мировой процесс. Мысль, разворачиваясь, творит историю, конец которой – несмотря на случайные отклонения – неуклонно движется к осуществлению «основания», «необходимости начала».
А вот как мыслил «мировой процесс» преп. Максим Исповедник (излагаю и цитирую, чтобы не закапываться, по С.Л.Епифановичу). Мир творится и управляется Логосом как действующим началом Божества («Им же вся быша») посредством малых «логосов» – творения, промысла и суда и энергий (erga). Причастием их живет и движется все тварное бытие. И у этого процесса есть конец, возвращение всего и вся к Богу.
Но это не пантеизм, пишет Епифанович, т.к. «преп. Максим строго выдерживает понятие о Боге как Существе личном: он решительно устраняет всякое пантеистическое представление об этих актах как о процессах безличных и вечно-необходимых». И творение, и промыслительые действия Бога в мире происходят во времени свободными волениями Бога. «Бог, предопределив все вещи от вечности, выводит каждую из них из потенциального состояния в действительное в свое время и в Своих недоведомых [нам] целях руководит всем бытием мира, изменяя проявления Своего промысла соответственно настроению промышляемых и в нужных случаях по планам божественного домостроительства чудесно обновляя законы естества. Высшая цель промысла – возвращение к Богу всего, исшедшего от Него, обожение твари через соединение с Богом. Ко всему этому ведет всеустрояющая воля Божия, которая и есть промысл» (с. 61-62).
О Конце, говорит, конечно, не только преп. Максим, о нем же говорят пророки (День Господень) и Апокалипсис. Притом как об абсолютной необходимости (грамматическое время даже есть для передачи этой необходимости – «пророческий перфект»).
Но тогда получается, что и Максим, и Гегель равным образом (не могу усмотреть разницы) ставят границы человеческой свободе и человеческому творчеству: «твори, выдумывай, пробуй», но все в конечном счете сгорит в «топке» Божественного плана. (Этот момент изящно выражен в оккультном эволюционизме: свобода в пределах «кольца-не-преступи» и предопределенное торжество «высшего смысла»).
А мыслимы ли альтернативы? Да, их две. Одна – это то, что называют деизмом: невмешательство Творца в дела твари (по-моему, Бердяев своей формулой «у Бога здесь меньше власти, чем у полицейского» утверждал примерно то же). Другая – что замысел Бога может и не реализоваться, т.е. что Бог может потерпеть неудачу.