Сходу прочитал большое, 47 страниц, предисловие - про то, каким автор видит место Гегеля в истории философии, про то, как его нужно читать, особенности языка Гегеля, разъяснение трудных терминов, и автобиографический очерк "Моя жизнь как философа" в конце книги, который начинается так:
Чтобы стать философом, нужна соответствующая историческая обстановка. Сначала я думал, что являюсь исключением, выпадаю из общего хода событий. Однако я был неправ.
Я родился в 1932 году и в такой стране, где в это в это время правители в каком-то остервенении убивали своих сподвижников, инакомыслящих, а затем и всех подряд. Но в перерыве между убийствами они, вероятно в качестве своеобразного отдыха, занимались философией. Такого история еще не знала. Варвары, еще не омыв рук после очередной серии убийств, садились за письменный стол и писали собрания сочинений. ... Итак, я родился в этой Богом оставленной стране (СССР), когда там добивали не только последних инакомыслящих, но и последних крестьян. Ни о какой свободе не было и речи. Но, с другой стороны, я родился в Москве, где была библиотека Ленина (то есть Румянцевская). В библиотеке были собраны величайшие сокровища - книги, в том числе и по философии, изданные еще до революции, которые как-то не удосужились уничтожить или фальсифицировать, вопреки кошмарным прогнозам Оруэлла. Впоследствии эти книги сыграли решающую роль в моем философском развитии.
И дальше кратко об одиноком пути самовозрастания в философии до овладения Гегелем, которого он считает не превзойденной вершиной, после чего остается разрабатывать частности. Стил, тональность обоих текстов - спокойные, резкие, характеристики жесткие. Всю послегегелевскую философию (включая и Маркса, и Гуссерля, и Хайдеггера) он "со всей определенностью" квалифицирует как "результат неквалифицированных упражнений в философствовании, а иногда и плод мошенничества и невежества". Это выглядит как хулиганство, но, надо признать, вытекает из очень определенного и достойного взгляда на философию как на науку, требующую преемственности и исключающую принятую среди новейших философов манеру начинать с себя.
Во всяком случае такая радикальная однолюбость вполне отвечает тому, для чего служит книга - помочь в понимании Гегеля. Мне она уже помогла.
Вчера только прочитал - и напрочь не понял - вот это место "Науки логики":
Наличное бытие есть вообще по своему становлению бытие с некоторым небытием, так что это небытие принято в простое единство с бытием. Небытие, принятое в бытие, таким образом, что конкретное целое имеет форму бытия, непосредственности, составляет определенность как таковую.
Это целое имеет равным образом форму, т. е. определенность бытия, ибо бытие равным образом явило себя в становлении имеющим характер всего лишь момента, представляющим собой некое снятое, отрицательно-определенное; но таково оно для нас, в нашей рефлексии; оно еще не положено (gesetzt) в себе самом. Определенность же наличного бытия как таковая есть положенная определенность, на что указывает также и выражение «наличное бытие». — Следует всегда строго различать между тем, что есть для нас, и тем, что положено; лишь то, что положено в известном понятии, входит в развертывающее рассмотрение его, в состав его содержания. Определенность же, еще не положенная в нем самом — все равно, касается ли она природы самого понятия или она есть внешнее сравнение, — принадлежит нашей рефлексии; обращение внимания читателя на определенность последнего рода может лишь служить к уяснению того пути, который представится нам в самом ходе развития понятия, или же являться предварительным намеком на этот путь (Выделения мои).
А вот как объясняет смысл термина "Положенное (Gesetzte)" Власов:
П. - результат превращения в предмет, причем под предметом следует понимать не только предметы сознания и самосознания (добротные реальные вещи неживой и живой природы), но и предметы логики. Последнее значение, как ясно, представляет особый интерес. В себе или в понятии предмет или содержание логики дан весь сразу. Но при изложении или в процессе исследования это содержание выплывает постепенно из тьмы (кажущегося) небытия. Отсюда - различение того, что уже положено, то есть выявлено или изложено в качестве содержания логики, и того, что еще таится внутри понятия и может быть сообщено лишь в порядке предварительного уведомления *.
Нужно, конечно, еще добавить, что все это мыслится в признании феноменальности мира - только в этом случае понятно, почему добротные реальные вещи неживой и живой природы это и есть предметы сознания и самосознания. В автобиографиии Власов так описывает свой приход к пониманию этого через чтение книги французского монаха-философа:
Мальбранш объяснил мне, что этот видимый внешний мир не есть мир внешний, что мы не видим и не можем видеть ничего вокруг нас, так как для этого мы были бы должны вылезти из самих себя и пропутешествовать к тем далеким от нас домам, деревьям, звездам, что невозможно. ... На этом месте книги Мальбранша я рассмеялся. Рушился внешний мир, шаткость которого я подозревал и ранее. Мне было весело....
* Тот же, кстати, смысл имеет принятое в СМД-методологии требование положить обсуждаемое "на верстак". То, что не положено, не имеет доступного мышлению содержания.