Но почему так важна проблематизация в общественно-политической ситуации? В организационно-деятельностной игре проблематизация является основной технологией получения нового результата и развития мышления. А в чем смысл данного процесса в общественно-политической ситуации? По всей видимости, проблематизация совершенно необходима для формирования политической силы, осуществляющей мышление и действия на собственных, нетривиальных, оригинальных основаниях.
Условно обозначенная нами позиция «демократических» сил[2]2 , за которой стоит целый спектр групп и объединений, опирается на методы, идеологию и цели, не являющиеся ее собственными. В экономике осуществляется внедрение монетарной модели Фридмана, государственным языком становится пиджин-инглиш, в области этико-нравственной мы начали переход на космополитическую систему общечеловеческих ценностей.
Позиция, обозначенная нами как «коммунистическая», является охранительно-консервативной по сути своей. Ее представители стремятся верно следовать некоторым декларациям, корпусу идей, который был создан не ими. С этой точки зрения, если представители первой позиции являются придатком сил, целеполагающий и рефлектирующий центр которых находится вне нашей территории (неважно, говорим ли мы о мировом правительстве или просто о думающих «ребятишках» из Лэнгли), то представители второй позиции – это остатки силы, которая мыслила и целеполагала в прошлом (по меткому выражению «Нашего современника» – «динозавр, у которого умер мозг»). И вот, между этими двумя силами, приседая и недостойно улыбаясь, сновал М.С.Горбачев, сохраняя на физиономии невозмутимое выражение – все идет по плану. А вместо этого жизнерадостно-рахитического основания была необходима проблематизация, позволяющая обнаружить и, может быть, сформировать силу, способную мыслить, целеполагать и действовать на собственных основаниях.
Удивительно, насколько полным и точным является соответствие формы организации массового сознания, сложившейся в стране к настоящему моменту, с формой организации сознания игрового коллектива, возникающей к концу второго дня игры – до организации процесса проблематизации. Все то, что происходит с человеком в самоопределении, является для него недействительным, несуществующим, бессмысленным. Он не доверяет ни своим мыслям, ни своему пониманию, ни своему самосознанию. Все, что исполнено смысла, касается не его самого, а либо каких-то людей, действующих вне игровой ситуации, вне территории России, либо связано с людьми, жившими в прошлом и к настоящему моменту уже умершими[3]3 .
Очень интересно посмотреть, что у нас наклеено на стендах, к чему постоянно обращаются в средствах массовой информации. Мы заклинаем символы всех эпох, всех народов – от гексаграмм «И Цзина» до фотографии убиенной семьи Романовых. Не делается одного – не происходит обращения (оборачивания, если использовать наумовское жаргонное слово[4]4 ) к самим себе, к своему собственному действию. На некий своеобразный страх жизни и действительности на собственных основаниях – дзаофобия и праксофобия. И восстановить это жизнедеятельностное, жизнеутверждающее начало, связанное со способностью действовать на собственных основаниях, вроде бы без осуществления процедуры проблематизации невозможно.
7.
Рассуждая подобным образом, мы затрагиваем еще один вопрос: почему деятельность и мыследеятельность не являются жизнеобразующим началом у гигантских масс людей, живущих на территории бывшего СССР? И каковы условия превращения деятельности в жизнетворящую стихию?
Эта потеря жизненного импульса связана, прежде всего, на наш взгляд, с отсутствием проспективно-ориентированной рефлексии и целеполагающего начала в жизни людей. То, что на первых организационно-деятельностных играх, проводимых под руководством Г.П.Щедровицкого, являлось обязательно осуществляемой интеллектуально-волевой функцией – необходимость представить ближайшее будущее и начать здесь и теперь жить в соответствии с этим представлением, определявшей отбор людей, группировавшихся вокруг Г.П.Щедровицкого и осуществлявших игротехническую работу, – очень сильно отличало игротехников-методологов от массы простых советских людей.
По всей видимости, сформировавшиеся до начала процесса перестройки условия жизни советских людей привели к уничтожению процессов целеполагания и выработки проспективной ориентации. Мы не склонны считать, что данная функция была узурпирована ЦК КПСС. В этой организации, как и во всех других учреждениях, люди не ставили и не думали определять цели. Возможно, фокусы целепостановки и целеопределения существовали в Главном разведывательном управлении и в ряде научных коллективов, ведущих собственные оригинальные разработки.
Советский человек являлся сменным материалом достаточно примитивных, но жестко организованных технологий. Если извлечь человека из технологически организованного процесса, отделить от функционирующей машины и заставить его ставить цели и самоопределяться, как правило, он к этому оказывается не способен.
Наш анализ отнюдь не следует автоматически рассматривать как панегирик и заискивающую хвалебную песнь в честь человека западного – гомовеста. У гомовеста свои тяжелые и неизлечимые болезни, отличные от болезней гомососа: потребительское отношение к жизни, страсть к стяжательству, доходящая до невероятной жадности, крайний индивидуализм. Поэтому, например, «предпринимательская жилка» – инициативность и предприимчивость гомовестов – есть не что иное, как своекорыстное копошение, оцениваемое, с точки зрения социокультурных целей и исторических перспектив, как агрессивное скудоумие. Подобное сопоставление гомососов и гомовестов позволяет уточнить наш тезис, касающийся проспективного ориентирования и целепостановки. Речь идет, конечно же, о постановке глобальных, бесконечных целей, «выбрасывающих» человека за рамки его ограниченного локального места в собственной организации. Нас интересуют условия, при которых человек полагает как исторически бесконечное существо[5]5 . Целевое отправление, связанное со способами поведения и превращенное в моменты сопровождения всякого поведенческого акта, в данном случае нами не анализируется и не обсуждается.
8.
Предметом процесса проблематизации, который стал складываться в так называемый период перестройки и оказался задушен и сломан в результате «путча», являлись цели нашего государства и цели самой перестройки. Можно утверждать, что во многом возникновение процесса разрушения и распада является следствием того, что ни цели государства, ни цели самой перестройки не были предъявлены. А чудак М.С.Горбачев, по-моему, так и не понял[6]6 , что он не сумел поставить продуктивно-ориентированные цели. Поскольку продуктивная игра, задаваемая при помощи целевых ориентиров, не была предложена, началась деструктивная игра на отделение и противопоставление друг другу коллективов, групп, индивидов, за которыми стояли республики, области, отрасли, предприятия.
Наша мысль невероятно проста – для того, чтобы осуществить на новых основаниях сборку всей той совокупности общественных, государственных, общественно-государственных систем (или в соответствии с другими основаниями типологизации – социально-производственных, социо-культурных, культурных систем), которые входили в старый СССР, необходимо было перенацелить каждую из систем на ее собственных основаниях и, с другой стороны, определить целевое движение всех этих систем вместе взятых.
Во время самого процесса перестройки высказывалась точка зрения, что М.С.Горбачев – гений деструкции. Очень важно разломать, разобрать ту систему, которая сложилась. В 1985 году дать свободу людям для волеизъявления и самодвижения. С этой точки зрения, простраивать, просчитывать устройство целого (в данном случае – страны) не нужно. Целое сложится на собственных основаниях, само собой. Но оказалось, что если идеальные контуры и границы целого не прочерчиваются и не определяются, оно просто перестает существовать. Конечно, это страшно недемократично, ужасно нелиберально, весьма авторитарно и тоталитарно, но либо есть кто-то, кто удерживает идеальную структуру государственности, страны, города, университета, движения, учреждения, либо все распадается в прах.
И, на наш взгляд, ценность воспроизводства подобных идеальных общностей-целостностей первична по отношению к ценности воспроизводства индивидуальной человеческой жизни. Не приведи Господь, конечно, осуществлять выбор в рамках этой альтернативы, поскольку формирование подобных образований – таких как государство, город, университет – сопровождается гибелью многих и многих людей, связано с принесением на алтарь множества человеческих жизней. Странно, но само данное противопоставление монстра-государства и чего-то теплого, светлого, связанного с индивидуальной жизнью отдельного человека, очень характерное для шестидесятников, является типичной для XX века реакцией психологизма.
В силу удушения (термин С.В.Попова[7]7 ) отечественного обществоведения и политологии, понять, что столкновение разных сил развертывается вокруг вопроса о целях страны и целях определенного периода ее жизни и что это именно процесс проблематизации, могли только люди, связывающие себя с Московским методологическим кружком. Такое выделение представителей Московского методологического кружка отнюдь не похвала и не лесть в их адрес, а скорее указание на историческую ответственность, предполагающую историческое действие, которое не было осуществлено, попросту провалилось. Я не обсуждаю сейчас вопрос, хотели они или нет осуществлять подобное действие, поскольку в данном случае действует другая логика. Если есть средства, позволяющие понимать историческую ситуацию и действовать, – обязаны действовать. Так почему же это действие не было осуществлено, и методологи (добавлю: а с ними вся страна) проиграли перестройку?
9.
Прежде, чем отвечать на вопрос, сделаю методологическое замечание. Если читатель заметил, я применил в рассуждении следующий прием: наложил на общественно-политические процессы, имевшие место в стране с 1985 года, схему организационно-деятельностной игры, как бы заведомо говоря: в стране происходит организационно-деятельностная игра – не важно, понимают ли ее участники основные принципы, по которым эта игра осуществляется. Проделывая эту процедуру, я как бы целенаправленно и осознанно заявлял: и сейчас не существует ни у каких мировых политологов более мощного и более радикального средства анализа общественно-политических процессов, чем организационно-деятельностная игра. Но с другой стороны, я тем самым объективировал происходящие в игре процессы, объективировал саму форму ОДИ, проверяя предположение о том, что в игру заложена возможность работы с общественно-историческими процессами, с коллективно-общественным самоопределением. Что игру можно «растянуть» подобно тому, как растягивается кинопленка[8]8 , и уже в мышлении – в ОДИ-мышлении – воспроизвести саму деятельностную фактуру исторических процессов.
Таким образом, с методологической точки зрения, то, что мы проделываем, следует понимать следующим образом. Мы берем деятельностную технологию коллективной работы, превращаем ее в новую форму, новый язык мышления и относим эту форму, этот язык к новому материалу рассмотрения – общественно-политическим процессам в СССР. Осуществляемый мною прием демонстрирует то обстоятельство, что в результате проектирования, проведения и рефлексии игр сформировалось ОДИ-мышление, мышление, единицей которого является организационно-деятельностная игра. ОДИ-мышление – один из типов методологического мышления. О том, что ОДИ-мышление – это мышление методологическое, а скажем, не мышление игротехника, свидетельствует тот факт, что ОДИ-мышление может быть оторвано от соответствующего данному мышлению предмета – самой ОДИ – и перенесено на другой, исходно неадекватный этому мышлению предмет – общественно-политические процессы. В том случае, когда ОДИ-мышление и предмет (т.е. ОДИ) совпадают – ОДИ-мышление не нужно. Г.П.Щедровицкий говорил: «Если мы можем промыслить игру, зачем ее проводить».
ОДИ-мышление возникает в весьма специфической ситуации, когда я могу промыслить как игру то, что ею заведомо не является – заседание Верховного Совета или общественно-политические процессы, названные перестройкой. Именно в силу рассогласования мышления и предмета мне приходится специально рефлектировать и пристраивать ФОРМУ самого мышления. А ведь собственно форма мышления и стоящая за ней мыслительная деятельность определяют тип мышления.
В данном случае мы имеем дело с генезисом мышления (с выведением типа мышления) из мыследеятельности. Понимание и мышление, погруженные внутрь организационно-деятельностной игры-мыследеятельности в результате непрерывного ее продумывания, в какой-то момент могут поглотить смысловую структуру мыследеятельности и затем «оторвать» ее от действия. В этом собственно состоит первый шаг формирования ОДИ-мышления. На втором шаге смысловая структура ОДИ может быть перенесена на не соотносившийся с ней до этого предмет. В дальнейшем будут определяться идеальные возможности данной структуры, обеспечивающие проникновение в сущность данного предмета более глубокое, чем традиционные методы его изучения. Основное, что позволяет ОДИ-мышление – это промыслить некоторое событие, не организованное по нормам мыследеятельности, так, будто оно организовано в соответствии с нормами вполне определенной мыследеятельностной игры, а затем сопоставить результаты подобного промысливания с естественным осуществлением события.
В настоящий момент ОДИ-мышление является формой организации интеллектуальных процессов, имеющей антропологическую природу, то есть ОДИ-мышление выращивается на людях, имеющих опыт проведения ОДИ. При отсутствии подобного опыта формирование ОДИ-мышления невозможно[9]9 . Но после того, как ОДИ-мышление выделено и описано, его можно формировать, не включая будущих обладателей этого мышления в ОДИ. Осуществив методологический ход, вернемся к ответу на поставленный вопрос.
