«Вздох» (я писал о нем в связи с молитвой: http://gignomai.livejournal.com/77860.html) – это и крик, восклицание (радости, боли, удивления), и всхлип, и стон – словом, спонтанно испускаемое. В искусстве благородном (не буду пояснять, что это) предполагается, что то, чему дается выход – высшее по отношению к художнику; но в наличной «художественной практике» это вполне может быть и что-то из животных проявлений. (На это в своей реплике к той записи о молитве мне указывал
dedushka_nomto). Жест (это может быть и жест всего тела, поза) – сознателен и произволен; это как бы искусственно сконструированное подобие вздоха. Вообще-то, разделить полностью жест и вздох у человека невозможно, это абстракция; но можно говорить о преобладании того или другого.
Труд и сопровождающие его оснащенность средствами, мастерство – следствие профессионализации художественной деятельности. В каком-то отношении жест, даже неумелый, дилетантский – это уже начаток труда; различие в том, что жест именно-таки возможен и без всякого мастерства и труда – способность к понятному другим жесту едва ли не врождена нам.
Вот примеры – навскидку.
Моцарт, Пушкин (прошу прощения за банальные примеры, мне важно мысль проиллюстрировать) – полная гармония всех трех составляющих: спонанность, естественность выпевания (вздоха), облеченная в плотно прилегающую одежду жеста с использованием всех высших достижений эпохи в мастерстве.
Чистый вздох – за пределами искусства. Но в наше демократическое время прорывается и на подиум и под печатный станок.
Чистый жест, вообще-то, тоже был некогда вне искусства, но в современном авангарде признан и превозносится: Дюшановский унитаз, например, или сколько-то там минут тишины у Кейджа. Квадрат Малевича из этого же ряда, но знакомство с его биографией и текстами показывает, что там (в творчестве в целом) есть и труд, и вздох – «разлитые» по жизни художника.
Иногда ради чистоты вздоха и освобождения его от всякой условности, свойственной жесту прилагается огромный и тяжкий труд и нарабатывается большое мастерство – Цветаева. А у Кузмина сама жизнь (кроме последних страдальческих лет) настолько игра, что жест и вздох неразличимы: «Ах, нездешние вечера! / Златовешняя зорь пора…».
Жест, трудом сознательно очищаемый от малейших признаков вздоха – биомеханика Мейерхольда. Попытка управления вздохом через жест – система Станиславского, особенно в позднем варианте (аналог за пределами искусства – любой ритуал).
Мне кажется, что при всей примитивности моделька работает и этими понятиями можно будет пользоваться – например, при обсуждении проблемы изобразимости человека.