Мы позвонили в Каир и сообщили, что ситуация в Гувейре вполне надежна, никакой измены. Едва ли это было правдой. Но, поскольку Египет, стесняя себя, обеспечивал наше выживание, мы должны были воздерживаться от неприятной правды, чтобы у них сохранялось ощущение надежности, а мы оставались легендой. Толпе нужны книжные герои, и ей не понять, насколько человечнее был старый Ауда, чье сердце, после сражений и убийств, склонялось в пользу поверженного врага, которого он теперь волен был пощадить или убить; никогда не был он поэтому столь прекрасен.
Деятельность Лоуренса перемещается из Аравии в Сирию.
Различие между Хейязом и Сирией - это различие мнежду пустыней и посевными землями. Проблема, с которой мы столкнулись, это проблема психологическая - научиться иметь дело с другим цивилизационным типом. Первые рекруты были из крестьян деревни в Вади Муса. Если мы сами не стали бы крестьянами, дело независимости не могло бы продвигаться дальше.
Для Арабского Восстания стало удачей то, что оно на столь раннем этапе своего развития столкнулось с этой переменой. До того мы были заняты безнадежным делом - пытались вспахивать пустошь, чтобы взращивать нацию на почве, пропитанной верой в божественное предопределение, верой, не оставляющей места для надежды. Среди племен пустыни наши идеи могли быть лишь подобием местных трав - чарующим весенним миражом, который дневная жара тотчас обращает в пыль.Цели и идеи должны были переводиться на язык материальных благ, чтобы обрести осязаемость. Люди пустыни были слишком сами по себе, чтобы ставить первые, слишком бедны, слишком непрвычны к сложности, чтобы воспринимать вторые. Чтобы продолжить начатое, мы должны были привлечь на свою сторону более обустроенные земли, деревни, где крыши и поля обращали взгляды людей вниз и на ближайшее окружение. И начинать нашу кампанию здесь нужно было, как и в Вади Аисе, с изучения карты и характеристик этого сирийского плацдарма.
В завершение подробного обзора сирийской экономической, политической, этнической и религиозной чересполосицы, Лоуренс пишет:
Ключом для общения со всеми этими группами населения Сирии был для нас их общий арабский язык. Различия носили политический и религиозный характер, в моральном отношении они различались только постепенным изменением от невротической чувствительности жителей приморья до сдержанности, свойственной жителям внутренней части страны. Они были сообразительны, ценители, но не искатели правды, самодовольны; и столь ленивы умом, что это делало их суждения неизменно поверхностными. Их идеалом был досуг с возможностью обсуждать чужие дела.
С самого детства они не знали над собой закона, подчиняясь отцам только из физического страха, и по той же причине они позднее подчинялись правительству. Но мало какие народы имели столь большое уважение к обычному праву, как жители нагорной Сирии. Все они желали чего-то нового, ибо их поверхностность и беззаконие сопровождались в них страстью к политике, науке, о которой сирийцу фатально легко болтать, но которая слишком трудна ему для освоения. Они всегда недовольны своим правительством, в этом их интеллектуальная доблесть, но немногие из них добросовестно продумывали реальную альтернативу, и еще меньше таких, кому удалось прийти к согласию.
О себе и своей роли
Они не слушались никого, кроме меня. За шесть дней рейда на мое рассмотрение были представлены и мной решены двенадцать случаев нападения с оружием, четыре угона верблюдов, одно бракосочетание, две кражи, развод, четырнадцать ссор, два сглаза и одно колдовство.
Решения выносились несмотря на мое несовершенное владение арабским. Сознание мошенничества в том, что я делал, не переставало мучить мою совесть. Таковы были плоды, горькие плоды, моего принятого на подступах к Акабе решения возглавить восстание. ...
Мы ждали весь день и ночь. На закате скорпион, выползший из куста, у которого я прилег сделать записи о событиях дня, укусил меня, кажется, не один раз. Боль от распухшей руки не давала мне заснуть до следующего вечера - к облегчению моего отягощенного ума: телесные страдания прерывали мои самовопрошания...
И все же боль никогда не длилась столь долго, чтобы совсем исцелить мое больное сознание. ... В этом состоянии война казалась безумием столь же большим, как и преступность моего лже-лидерства. И я уже готов был звать шейхов, чтобы к их изумлению отдать себя и свои притязания в их руки, когда дозорный объявил о приближении поезда...
... напомнив о военной задаче - подрыве турецких поездов.