После победного сражения
Для араба важной частью победы было одеться в платье врага, и на следующий день мы увидели наше войско преобразившимся (в верхней своей половине) в турецкое, каждый в солдатском мундире, поскольку это был батальон, только что прибывший на фронт, очень хорошо экипированный и одетый в новую униформу.
Мертвые смотрелись замечательно красиво. Мягкое свечение ночи придавало им оттенок слоновой кости. Турки под одеждой были белокожими, много светлее арабов, а эти солдаты были очень молоды. Вокруг них темнели заросли полыни, сейчас отяжеленные росой, в каплях которой концы лунных лучей искрились как морские брызги. Трупы были разбросаны по земле как-то жалостно, сложенными как пришлось кучками. Казалось, если их распрямить, они наконец обретут покой. Так что я складывал их по порядку, один к одному, сам будучи обессилен и мечтая быть одним из упокоившихся, а не среди этой неугомонной, невыносимо шумной, заполнившей долину толпы, ссорящейся из-за поживы, хвастающейся быстротой и проявленной способностью вынести Бог знает какие тяготы и страдания. При том, что, победим мы или потерпим поражение, истории этой суждено закончиться смертью.
Совесть
Отчаянность этого предприятия отвечала моему состоянию. Это было бы счастьем, лежать вот так, свободным как воздух, наблюдая на своем пути жизнь в ее предельном выражении, – но всю мою уверенность разрушало знание о топоре, который я втайне точил.
Арабское восстание с самого начала базировалось на ложных притязаниях. Чтобы заручиться помощью Шерифа [Мекки], наш Кабинет предложил, через сэра Генри Мак-Магона, поддержать создание национальных правительств в некоторых частях Сирии и Месопотамии, «без ущерба для интересов нашего союзника, Франции». За этой последней скромной фразой скрывался договор (сохранявшийся в тайне до тех пор, пока не стало слишком поздно, от Мак-Магона и тем самым от Шерифа), по которому Франция, Англия и Россия соглашались аннексировать некоторые из этих обещанных территорий и установить свои сферы влияния над остальными.
Слухи о сделке достигали арабских ушей, из Турции. На Востоке людям доверяют больше, чем институтам. Потому арабы, испытавшие мои дружбу и искренность под огнем, просили меня, как доверенное лицо, подтвердить обещания британского правительства. Я ничего не знал ни про обещания Мак-Магона, ни про договор Сайкса-Пико, то и другое проходило ведомству военных отделов Форин-Оффиса. Но, не будучи законченным дураком, я мог видеть, что, когда мы победим в войне, обещания арабам станут пустой бумагой. Будь я вполне честным советником, я должен был бы распустить своих людей по домам и не дать им рисковать своими жизнями за подобную бессмыслицу. Но арабское воодушевление было нашим главным оружием в войне на Востоке. Поэтому я уверял их, что Англия держит свое слово на бумаге и в деле. Это помогало им добиваться успехов, но, конечно же, вместо гордости за то, что мы вместе совершали, я постоянно испытывал острый стыд. …
Я поклялся себе, что сделаю арабское восстание инструментом как его собственного успеха, так и помощью в нашей египетской кампании, и столь упорно вести его к конечной победе, чтобы сама целесообразность подсказала Державам справедливое удовлетворение моральных притязаний арабов. Этим предполагалось, что я переживу войну, чтобы выиграть последующее сражение в правительстве …
В 1919 году Лоуренс принял участие в Версальской мирной конференции, где безуспешно выступал в поддержку требования арабов о предоставлении им независимости…