А тут еще сообразил, что герои Лоуренса – прямые и недавние потомки нынешних бедуинов, сирийцев и иракцев. Википедия помогла связать, и история стала интересней.
Наше обыкновение всегда ходить в шляпе (вызванное ложным представлением о причинах теплового удара) побуждало Восток видеть в этом какой-то глубокий смысл, и после долгих размышлений мудрейшие из них заключили, что христиане носят эту безобразную штуку, чтобы ее широкие поля защищали их слабые глаза от укоряющего Божьего взора. Это, таким образом, постоянно напоминало мусульманам, что Бог был хулим и нелюбим христианами.
В массе они не были сильны, поскольку не было у них ни корпоративного духа, ни дисциплины, ни взаимного доверия. Чем меньше отряд, тем он эффективнее действовал. Тысяча была толпой, не способной противостоять небольшой группе обученных турок, но три-четыре араба у себя в горах могли остановить дюжину турок. Наполеон отмечал это в отношении мамелюков. Мы поначалу были вынуждены слишком спешить, чтобы обратить эти наспех сделанные наблюдения в принцип – наша тактика состояла в том, чтобы схватывать ближайшие средства, помогающие избежать опасности. Но мы, как и наши люди, учились.
О Фейсале, позднее первом (и последнем) короле Сирии, первом короле Ирака, а в пору, описанную в книге (Первая мировая), руководителе объединенной арабской армии, которая при поддержке британских военных освобождала арабские земли от турецкого господства.
В течение двух лет Фейсал делал эту работу [переговоры с вождями бедуинских племен] ежедневно, складывая бесчисленные мелкие кусочки, из которых состояло арабское общество, выстраивая в естественном для них порядке и подчиняя своему цельному проекту войны против турок. Ни в одной из областей, через которые он проходил, не оставалось кровной вражды; он Апелляционным Судом, конечным и неоспоримым, для всей западной Аравии.
Он показал себя достойным этой роли. Никогда он не выносил пристрастного решения или решения, столь непрактичного в своей справедливости, что оно могло бы привести к беспорядкам. Ни один араб никогда не оспаривал его решений и не ставил под сомнение его мудрость или компетентность в вопросах жизни племен. … Он признавался инстанцией, стоящей над племенными различиями, высшей, нежели кровные вожди племен, превосходящей частные интересы. Арабское движение становилось в подлинном смысле национальным…
Вот он, Фейсал, каким его видел Лоуренс(1915), и король Сирии или уже Ирака (1920-е):
Встреча в пустыне
На открывшейся нам долине стояли шатры бедуинов, хозяева которых, увидев нас, бросились нас встречать, и со всей силой своего гостеприимства повлекли нас за собой.
Это оказались шейх Фахад эль Ганша и его люди… Фахад и слышать не хотел о том, чтобы я спокойно отдохнул вне его шатра, и с тем назойливым дружелюбием, которое свойственно людям пустыни, поместил меня в свой шатер, в компанию населявших его насекомых. Там он потчевал меня, пиала за пиалой, мочегонным верблюжьим молоком, расспрашивая о Европе, о моем племени, о пастбищах для верблюдов в Англии, о войне в Хейязе и других местах, Египте и Дамаске, о самочувствии Фейсала, о том, зачем нам понадобился Абдулла [брат Фейсала, от которого ждали военной поддержки] и о том, что за извращение понуждало меня оставаться христианином, тогда как их сердца и руки готовы принять меня в лоно Веры?
Больной Лоуренс размышляет о войне, вспоминая прочитанные в Оксфорде книги
Наша война мало напоминала тот ритуал, жрецом которого был Фош, и я вспоминал его, чтобы увидеть различия между ним и нами. В его современной войне – он называл ее абсолютной войной – две нации, исповедующие несовместимые философии, подвергали их испытанию силой. С философской точки зрения, это было идиотизмом, поскольку, если мнения можно оспаривать доводами, то от убеждений исцеляли только пули, и борьба могла закончиться лишь тогда, когда у сторонников одного нематериального принципа не оставалось средств сопротивляться сторонникам другого. Это выглядело, как воскрешение в ХХ веке религиозных войн, целью которых было полное истребление одной из вер и каждая из сторон уповала на Божий суд. Это могло быть пригодно для Франции и Германии, но не отвечало британскому характеру. Наша армия не утверждала правоту какой-либо философской концепции во Фландрии или на Суэцком канале. Попытки вызвать у наших людей ненависть к врагу обычно вызывали у них ненависть к военным действиям. …
Я размышлял о том, почему Фейсал хочет воевать с турками и почему арабы ему помогают, и видел, что их цель – географическая: изгнать турок их всех арабоязычных областей Азии. Их мирный идеал свободы мог осуществиться только так. В стремлении к этой идеальной цели мы могли убивать турок, поскольку очень их не любили, но убийство было чистым излишеством. Если бы они мирно ушли, война бы закончилась.
Арабы на отдыхе
К полудню все успели отдохнуть, и Джухейна [одно из бедуинских племен, участвовавших в походе] начали состязаться в столкновении своих верблюдов. Сначала это были схватки двое на двое, но стали присоединяться другие, пока с каждой стороны не оказалось по шесть всадников. Дорога была скверной, и в конце концов один из парней направил свое животное на груду камней. Верблюдица поскользнулась, он свалился и сломал руку. Беда, конечно, но Мохаммед хладнокровно перевязал его тряпьем и верблюжьей подпругой и уложил под деревом отдохнуть немного перед ночным переходом в Уджилу. Арабы спокойно относились к переломам. В Вади Аисе я видел в одном из шатров юношу, чье предплечье срослось криво. Заметив это, он резал себя кинжалом до тех пор, пока не обнажил кость, вновь сломал ее и выправил. И лежал, с философским терпением вынося мух, с левым предплечьем, огромным под целебным мхом и глиной, в ожидании выздоровления.
На очереди забавная истории про спасение Лоуренсом от наказания двух хулиганистых подростков, Фараджа и Дауда…