Вот один из них. Лоуренс во главе арабского отряда, составленного из арабов, принадлежащих к разным родам-кланам-племенам - не знаю, как их правильно квалифицировать. Вдрызг больной...
Наконец, мы разбили лагерь [в долине с названием Вади Китан], и, когда верблюды были освобождены от поклажи и отведены на место пастбища, я лег у подножия скал и отдыхал. Я сильно мучился от головной боли и горячки, спутников острого приступа дизентерии, которая преследовала меня все время перехода и от которой дважды за этот день у меня были кратковременные обмороки, когда более трудные участки восхождения забирали у меня слишком много сил. Дизентерия на этом побережье Аравии обычно обрушивалась подобно удару молота и в течение нескольких часов сокрушала свои жертвы, после чего крайние ее проявления отступали; но оставалась необыкновенная усталость и еще несколько недель человек был подвержен внезапным нервным срывам.
Мои спутники весь день ссорились; и когда я лежал под скалами, раздался выстрел. Я не обратил на него внимания, поскольку в долине были зайцы и птицы, но немного позже Сулейман поднял меня и повел на противоположный край долины, где, также под скалами, лежал один из аджейлов [бедуинский род] из Борейды, мертвый, с простреленной головой. Выстрел был сделан с близкого расстояния, об этом говорила обожженная кожа вокруг одного из пулевых отверстий. Другие аджейлы судорожно сновали вокруг. Когда я спросил, что произошло, Али, их предводитель, сказал, что убийство совершил мавр Хамид. Я подозревал Сулеймана, помня о ссорах между атбанами и аджейлами, вспыхивавших в Йенбо и Веджхе, но Али заверил меня, что, когда раздался выстрел, Сулейман был вместе с ним в трехстах ярдах от этого места, они собирали там хворост. Я отправил всех на поиски Хамида и отковылял к своей поклаже, с мыслью, что этот день, когда я был столь сильно болен, меньше любого другого подходил для случившегося.
Лежа, я услышал шорох и, медленно открыв глаза, увидел спину Хамида, склонившегося над вьюками, лежавшими прямо под моей скалой. Я навел на него пистолет и после этого заговорил с ним. Ружье он перед этим положил на землю, чтобы понять вещи, и был в моей власти до прихода остальных. Сразу же был устроен суд. Хамид вскоре признался, что, в ходе вспыхнувшей между ним и Салимом словесной перепалки, его охватила ярость и он застрелил Салима. На этом следствие было завершено. Аджейлы, как родичи убитого, требовали крови за кровь. Другие поддержали их, и я тщетно пытался через мягкого Али смягчить их. Голова моя болела и мне трудно было думать, но, будь я даже здоров и способен на красноречие, едва ли я смог бы спасти Хамида; Салим был дружелюбный человек и его внезапное убийство было бессмысленным преступлением.
Затем ко мне подступил страх, заставляющий цивилизованного человека как от чумы бежать от свершения правосудия, если только у него нет в распоряжении человека, который исполнит роль палача за плату. В нашей армии были и другие марокканцы, и, если бы в результате этой ссоры аджейл убил одного из них, то это повлекло бы за собой акты мести, котрые бы нарушили единство наших рядов. Нужно было, чтобы исполнение приговора стало формальной процедурой и, в конце концов, я, в отчаянии, сказал Хамиду, что он должен быть наказан смертью и возложил бремя его убийства на себя. Надежда была на то, что меня они не воспримут в качестве кровного врага. По крайней мере, месть не будет распространяться на кого-то еще – я был чужестранец и не имел родственников.
Я завел его в узкий овраг, сырое, сумрачное место, окруженное зарослями. Его песчаное дно бороздили стекавшие со склонов струйки воды от прошедшего недавно дождя. В конце овраг сужался до расщелины шириной в несколько дюймов. Склоны здесь были совершенно отвесными. Я остановился у входа и дал ему несколько минут отсрочки, в течение которых он лежал на земле и рыдал. Затем я приказал ему встать и прострелил его грудь. Он с воплем упал на траву, кровь струилась по одежде, тело его судорожно дергалось, пока не подкатилось почти что к моим ногам. Я снова выстрелил, но из-за дрожи только прострелил ему запястье. Он продолжал кричать, уже не так громко, лежа теперь на спине ногами ко мне, и я склонился над ним и выстрелил последний раз в шею под челюстью. Его тело слегка подрагивало, и я позвал аджейла, который и закопал его в том же овраге. После этого я отдался беспокойному сну. За несколько часов до рассвета я поднял людей и приказал навьючивать верблюдов, стремясь поскорее покинуть Вади Китан. Им пришлось подсаживать меня в седло.