Вариации на тему второго параграфа третьей главы книги А.Г.Чернякова "Онтология времени"
Написано, когда Алексей Григорьевич был еще жив и ему послано в знак признательности за интеллектуальное удовольствие, полученное от чтения его книги. Ответ был изысканный; АГ благодарил и написал, что это очень по-философски - ответить на философский текст стихами.
В качестве эпиграфа - цитата из книги:
В постоянном рефлективном "саморасщеплении Я" устанавливается только непрерывное тождество отщепившихся осколков. Но источник деятельности отождествления остается "за спиной сознания". … Здесь мы сталкиваемся с парадоксальной формой самосознания, о которой избегает говорить гуссерлева феноменология (и вообще "картезианство" в широком смысле): субъективность предстает не как "восстановление тождества с собой в инобытии" (Гегель), не "как полагание себя полагающим" (Фихте), но как неизбывная дифференция, несовпадение с собой, непопадание в себя. В рефлексии тождество с собой невосстановимо. Строго говоря, я никогда не могу сказать: "Я есмь тот, кто есмь". Напротив, я всегда иной. Изначальный опыт субъективности – это не фихтеанское "Я = Я", но опыт постоянной утраты себя, опыт изъяна и несамодостаточности, опыт подмены, т.е., говоря формально, опыт изначальной дифференции. Она, разумеется, представляет собой один из ликов времени: рефлексия постоянно опаздывает. Cogito, ergo eram.
Написано, когда Алексей Григорьевич был еще жив и ему послано в знак признательности за интеллектуальное удовольствие, полученное от чтения его книги. Ответ был изысканный; АГ благодарил и написал, что это очень по-философски - ответить на философский текст стихами.
В качестве эпиграфа - цитата из книги:
В постоянном рефлективном "саморасщеплении Я" устанавливается только непрерывное тождество отщепившихся осколков. Но источник деятельности отождествления остается "за спиной сознания". … Здесь мы сталкиваемся с парадоксальной формой самосознания, о которой избегает говорить гуссерлева феноменология (и вообще "картезианство" в широком смысле): субъективность предстает не как "восстановление тождества с собой в инобытии" (Гегель), не "как полагание себя полагающим" (Фихте), но как неизбывная дифференция, несовпадение с собой, непопадание в себя. В рефлексии тождество с собой невосстановимо. Строго говоря, я никогда не могу сказать: "Я есмь тот, кто есмь". Напротив, я всегда иной. Изначальный опыт субъективности – это не фихтеанское "Я = Я", но опыт постоянной утраты себя, опыт изъяна и несамодостаточности, опыт подмены, т.е., говоря формально, опыт изначальной дифференции. Она, разумеется, представляет собой один из ликов времени: рефлексия постоянно опаздывает. Cogito, ergo eram.
Я – вне себя, я сам не свой!
Я потерял к себе дорогу.
Не вем я, стоя у порога,
куда пришел. Хоть волком вой!
К себе не подобрав ключей
я вне себя, я – там, снаружи.
В себе собой не обнаружен
ни свой, ни чей-то. Я – ничей.
Попробуем-ка расплести
мы рефлексивные тенета,
себя с собой соотнести
и дать себе отчет про это.
Себе, себе… Мудреный адрес,
коль съехал в нети адресат,
лишь в памяти свой тусклый абрис
оттиснув. Sapienti sat.
Скажу: пора идти домой.
Зову себя я во свояси:
"О мой предмет, предмете мой,
Приди и будь не убояся!"
(А кстати: поиметь предмет
нужны недюжинные пени
ума холодых наблюдений
и сердца горестных замет).
Я сознаю себя. Но я ли?
Не пьян. И голова цела.
Эгопрактически впаяли
меня в меня мои дела.
Но я ли тот, кого наощупь
В своей одежде нахожу?
Я влип в себя как птица в ощип
и вот ощипанный хожу.
Хожу и мыслю, убеждая
себя, что мыслю значит сый,
но убежденье упреждая
возгонкой новых рефлексий,
и в должности трансцендентальной
себя не видя со спины,
луною бледной и печальной
и без обратной стороны.
А книга, скажу я вам, хоть и выветрилось содержание из памяти, замечательная!