Ребенок, отстающий в развитии из-за органического дефекта, требует к себе особого внимания, особой, коррекционной, педагогики. Иногда и особых условий содержания – в специальном интернате под наблюдением врачей. Во многих, однако, случаях он может жить и дома, проходя наблюдения и коррекционные занятия амбулаторно. И учиться он может либо вместе с обычными детьми (это называется инклюзия, включение), или в особых же учреждениях или классах.
Наконец, очень важное обстоятельство, касающееся детей из неблагополучных семей и детей-сирот в детдомах: у них часто бывает отставание в развитии не от органического дефекта, а от педагогической запущенности – попросту говоря, с ними мало занимались.
Вопрос о том, к какой категории относится ребенок, куда его определить и как с ним работать педагогам, решает эта самая ПМПК.
А теперь проблема. Она складывается из нескольких обстоятельств.
1. Ненадежность диагнозов, которые ставят ПМПК – от недостаточного профессионализма и от неотработанности процедуры. Говорят, что диагноз выносится на основании получасового разговора, в ходе которого едва ли отличишь органический дефект от педагогической запущенности. Отсутствие контроля и затрудненность пересмотра принятых решений.
2. Неразвитость у нас доступной амбулаторной помощи, которая позволила бы детей с дефектами содержать в домашних условиях.
3. Неподготовленность школ к инклюзивному образованию, которое требует и компетентных учителей, и особых условий.
4. Перегруженность и бедность специалистами и условиями коррекционных интернатов, которые иногда превращаются в «хранилища» инвалидов, где никакой коррекционно-педагогической работы не ведется.
5. Стигматизирующие последствия диагнозов, влекущих за собой ограничения на выбор образования и работы.
6. Все сказанное выше может относиться и к ситуациям, когда диагноз ставится ребенку, живущему в родной семье. В этом случае у родителей есть возможность с ним не согласиться, требовать пересмотра, не отдавать ребенка в интернат вопреки диагнозу и т.д. Хуже дело детдомовцу, у которого меньше шансов на внимание и защиту. И наоборот, для администрации – это соблазн избавиться от трудного, странного ребенка, признав с помощью ПМПК его ненормальным и отправив в специнтернат. Поломав, в случае гипердиагноза, его судьбу.
Я не знаю, насколько распространена гипердиагностика, много ли у нее жертв, не проверял. Те, кто в теме, кричат о чудовищности ситуации.
Собственно, то новое, что я хотел сообщить, это появление фильма Елены Погребижской «Мама, я убью тебя», снятого в Колычевском психоневрологическом интернате (в Московской области) – о детях, которых «за баловство и подростковое бунтарство система наказывает психбольницей и нейролептиками». Цитата – из отчета о бурном обсуждении фильма в Центре документального кино.
Еще до этого обсуждения фильм посмотрела вице-премьер Ольга Голодец, ужаснулась и велела всё проверить и «ужесточить контроль». А на обсуждении в Центре «главный детский психиатр Минздрава России Евгений Макушин, побывавший в Колычевском интернате, под гул зала сказал, что у всех детей в этом интернате диагнозы подтвердились».
И последнее (пока): на сайте http://pmpkmsc.ru/ объявлено публичное обсуждение того, какой должна быть московская ПМПК – с таким списком тем:
«Организационная модель ПМПК Москвы»
«Регламент межведомственного взаимодействия ПМПК, бюро МСЭ, учреждений соцзащиты и здравоохранения»
«Региональное положение о ПМПК»
«Номенклатура и рабочая документация специалистов ПМПК»
«Этический кодекс специалистов ПМПК»
«Стандарт деятельности ПМПК»
«Профессиональные стандарты специалистов-экспертов ПМПК»
«Система менеджмента качества ПМПК»