Хорошо, что человек наделен такой способностью: остановиться, оглядеться вокруг и, главное, посмотреть на себя как бы со стороны, но – своим взглядом.
(Вот, говорят, и животные думают. Да, наверно. Но вот этого они точно не могут: думать о том, как они думают).
Забавно, но в этом есть что-то для меня «парадигматическое»: ринуться в каком-то направлении и чесать в нем «до потери пульса» (= пока тошно не станет), а потом остановиться и задуматься: что я сбрендил что ли, зачем мне это? Или, по крайней мере, зачем столько усилий именно на этом направлении?
(Потом, правда, оказывается, что пробежался и попотел не без пользы, но уж очень расточительно!).
Так у меня было в детстве, когда я почему-то несколько лет сначала фанатически увлекался геологией и палеонтологией, бродил, искал окаменелости и образцы пород, а потом вдруг втюрился в генеалогию и выписывал из разных источников родословия – сначала Рюриковичей, а потом кого ни попало, вплоть до измышления несуществующих ветвей…
Из других примеров – копание в психиатрических книжках с какой-то странной уверенностью, что в тех пространствах, куда забредает больное сознание, можно дуриком найти что-то ценное. Или долгое, с покойным Славой Лучковым, делание комментированного психологического (сейчас бы я сказал: антропологического) словаря – пока, наконец, я вдруг не сказал себе и уже привыкшим к этому занятию близким: «Всё!». – Но ты же потратил на это кучу времени, как же бросать, не доделав? – А вы думаете лучше и дальше тратить время впустую?
Да и с так называемым «основным образованием», физическим, то же самое. Увлеченное освоение даже больше не физики, а математики (как я упивался канторовской теорией множеств или тензорным анализом!) на первых двух курсах, остаточная заинтересованность в некоторых спецкурсах на третьем, а дальше – только общение с друзьями и философские игры в кружке, который у нас на факультете основали тогдашние «молодые философы» – Ильенков, Давыдов, еще кто-то…
Впрочем, символически эта парадигму моих «бросков» лучше всего выразилась на ином «материале».
Я любил в молодости бродяжничество. Это значило летом, имея впереди месяц-два каникул, отправиться в каком-то направлении и, передвигаясь где пешком, где на электричках, где автостопом (словом, дешево), двигаться. Куда? А куда глаза глядят. В этом и был кайф: проснуться утром и чувствовать – вот хочу налево, хочу направо, хочу в А, хочу в Б… Но начальный участок чем-то предопределялся. И вот одним летом мне насоветовали побывать в Каргополье. Суть моего рассказа не в этом, но не могу не рассказать о том, как, добравшись на поезде до Няндомы и узнав, что единственный автобус в Каргополь будет через несколько часов, я сел в какой-то грузовик и мы поехали. Дорога тоже была «парадигматическая» для России – вытрясла всю душу. Но когда подъехали к реке, за которой был Каргополь, я ахнул: это был прямо-таки Китеж-град: купола, купола, все сверкает в лучах утреннего солнца – фантастически красиво!
Но речь сейчас не о том. Мне в Москве объяснили друзья-архитекторы, что вот примерно в таком-то направлении углубившись в лес я через какое-то время попаду в сказочное царство северных деревень и лесных часовен… Я пошел. И через какое-то время оказался на развилке. Прямо шла какая-то сомнительная тропка, а влево – роскошная широкая просека. Ну и я – эх, выбрал «протоптанней и легче», как писал поэт! – пошел по просеке. Шел я часов десять, думаю. Пекла жара. Людоедствовали комары. Причем, дорога была изрыта огромными лужами и, чтобы через них перепрыгнуть, надо было останавливаться, и тут-то комарьё пировало… Я шел. Надо было дойти. Но вот в какой-то момент я остановился, присел и задумался. Что-то не так… И я пошел назад. Назад почему-то было быстрее и где-то ночью я вернулся к развилке, прошел несколько десятков метров по правой тропе и вышел к озеру. На берегу стоял какой-то сарай. Я зашел в него, бросил рюкзак на пол, накрылся телогрейкой и заснул. Утром я проснулся от чьих-то шагов снаружи. Оказалось, что я на берегу того озера, на которое мне и надо было выйти, а спал я в рыбачьей избушке. Рыбак объяснил мне, что просека, по которой я шел, была тупиковой, она кончалась в лесу и в этой конечной точке не было никого и ничего, кроме брошенной лесоповалочной техники.
С тех пор тропки стали мне казаться привлекательней магистралей. Но к этому итогу я еще вернусь.
Сейчас-то в роли такой «просеки» выступает затеянное мною медленное чтение «Парменида». Медленное чтение – это здорово! (До сих пор считаю огромным своим упущением, что не сорганизовалось в свое время медленное чтение Джойсова «Улисса», которое предлагала покойная бабушка моего приятеля Павла Литвинова, Айви Вальтеровна, она же английская писательница Айви Лоу). Но попробовал – и хватит. Если перестал ощущать, что тебе это что-то дает и куда-то продвигает. Суть-то не в «Пармениде», во всяком случае не в том, что в точности имел в виду Платон, излагая устами элейца аргумент «третьего человека». (Я ошалел, прочитав в «Стэнфордской энциклопедии», что только этому месту было в течение двух лет посвящено около тридцати публикаций!).
А в чем суть? Вот чтобы ответить на этот вопрос – не окончательно, конечно, а «в рабочем порядке», и нужно остановиться и оглядеться.