Один - внеочередной, к юбилею Олега Генисаретского. Он составлен из обсуждений его докладов за десятилетие 1964-1975. ОГ, его уникальная роль в Кружке, его принципиальные расхождения с ГП, кончившиеся уходом - всё это нашло здесь неполное, конечно, но яркое отражение. Кстати, об уходе. Он, как я понимаю, сознавал себя не вмещающимся в методологию. Как-то на мой вопрос, методолог ли он, так прямо и ответил: одной из своих субличностей - да.
Другой - Анналы-79. Приведу аннотацию, она получилась не формальной:
"1979 год в истории ММК знаменателен тем, что в этом году заканчивается доигровой период его работы – проводится первая
организационно-деятельностная игра (ей посвящен отдельный том: ОДИ-1. М., 2006). Но это – впереди, в августе, а до этого работа идет в жанре традиционных семинаров ММК. В настоящий том Анналов (первый из посвященных 1979 году) вошли два текста, в одном из которых рассматриваются проблемы теории мышления в связке с проблемами методологической организации мыслительной работы в рамках системодеятельностного подхода, а в другом – становление и развитие дизайнерского движения (с анализом в процессе обсуждения таких понятий, как движение и подход, а также взаимоотношений между мышлением,
коммуникацией и действием – анализом, вплотную подводящим к понятию Мыследеятельности, центральному для грядущего игротехнического периода)".
Мне лично второй текст, про дизайнерское движение, особенно понравился. Он, на мой взгляд, замечателен тем, как ГП, совершенно по-сократовски, отправляясь от конкретной ситуации в такой практической области, как дизайн, восходит - с необходимостью! - к фундаментальным философско-методологическим категориям... И как по-сократовски работает с аудиторией ("А как ты думаешь, Кебет...", "Вы мне помогли, ВМ, своим вопросом перейти к следующему, очень важному, пункту..."). Проиллюстрировать цитатами эту особенность трудно, нужно все читать.
Но кусочек (для ценителей) приведу:
Итак, вроде бы мы ввели, с одной стороны, дизайнерское движение, пока как агломерацию представителей разных профессий, специальностей, наук, каждый из которых приносит свою профессиональную культуру, свои индивидуально-личностные ориентации и склонности. Они попадают в те или иные организационные формы, будь то лаборатории ВНИИТЭ, филиалы или другие учреждения – скажем, такого рода свободные объединения, как наши ново-уткинские совещания, – и начинают определенным образом взаимодействовать друг с другом. Это всегда очень сложная проблема.
С другой стороны – об этом мы говорили меньше, – есть определенное видение современной социокультурной ситуации с ее напряжениями, разрывами, проблемами, и каждый из этих профессионалов естественно занят не только положением в области дизайна и дизайнерского движения, но точно так же открытыми глазами глядит на мир и пытается понять все то, что там происходит.
Вот эта последняя посылка является весьма произвольной и условной. Ибо отнюдь не все люди, профессионалы глядят на мир и пытаются анализировать сложившуюся ситуацию. Наверное, было бы даже правильнее сказать, что в современном мире почти никто не глядит на ситуацию, и этим отличается мышление и деятельность XX века от мышления и деятельности предшествующей эпохи.
Дело в том (мы мало об этом говорили, но я это затронул в конце прошлой лекции), что после эпохи Возрождения мышление, во всяком случае в рамках европейской цивилизации, оказалось предметно-организованным.
Если, скажем, в античный период мы имеем дело – эти слова всем известны – с «наивными» греками, думающими обо всем мире, о космосе, общающимися с богами, знающими всю эту ситуацию (образ хитроумного Одиссея является символом вот этого свободного греческого мышления), если в период Средних веков мышление человека, хотя уже весьма ограниченное и заорганизованное, остается открытым в плане общения с Богом и открытым ко всевозможным чудесам, то мышление современного человека, верящего в науку, невероятно замкнуто.
Если вы когда-нибудь наблюдали, как ведет свои беседы по телевизору профессор Капица, то вы наблюдали образ подлинного ученого. Для него нет никаких чудес, ничего непонятного, нет никакого «бермудского треугольника», ему все абсолютно ясно. В этом плане довольно интересна одна из его последних бесед с американским или английским психологом, который пытался ему объяснить, ему – профессору, что его представления о том, как работает глаз и о зрительном восприятии, не имеет ничего общего с тем, что показывает современная наука, и что вообще глаз устроен не так. Капица только из приличия не говорил ему, как говорил журналисту про «бермудский треугольник», что он несет чепуху. Но всем своим видом он показывал, что там им – англичанам и американцам – законы науки не писаны, поэтому они могут нести всякую ахинею. А если бы это был кто-то из наших, он бы ему объяснил, как все на самом деле устроено,
И это – особенность предметного организованного мышления, ибо предметно-организованное мышление, по определению, окуклившаяся структура, структура, которая сама себе порождает факты и все время остается в рамках уже известных традиционных средств. Как это получилось?
Мышление древних греков было маломощным. Оно было открытым, свободным, восприимчивым ко всякого рода чудесам, новым явлениям, новым фактам, но они не умели их обработать, не было тонкости детального анализа, не было технологии. Наше мышление в этом плане очень мощно, мы создали массу интереснейших технологий. Но оно вместе с тем абсолютно замкнуто, ибо каждый научный предмет давно уже стал окуклившимся образованием, которое ведет всю работу внутри сложившейся структуры.
И современный ученый в принципе, если он мыслит научно, не может выскочить за рамки того, что может быть, и того, чего быть заведомо не может. Он твердо знает, чего не может быть, – всего того, что не входит в этот предмет.
А деятельности соорганизованы в производственные технологические линии. Эти производственные технологические линии стали настолько сложными, что перестраивать их теперь по каждому случаю практически невозможно. Они точно определяют, что и как надо делать и какой продукт надо получать.
Вот эти две очень четко оформленные организации, по сути дела, лишают современного человека возможности открыто и нетенденциозно глядеть на мир и принимать в нем самые удивительные явления. Поэтому на ситуацию практически смотрит очень мало людей. Скажем, все то, что пишут представители Римского Клуба, Гудзоновского института о том, что происходит в мире, воспринимается с таким же недоверием, с каким мы слушаем рассказы о «бермудском треугольнике», летающих тарелках, пришельцах и парапсихологии.
Но тем не менее вот эта ситуация как-то пробивает себя... поскольку попадаются люди мыслящие, интересующиеся, любопытствующие. Каждый в общем что-то знает об этих напряжениях и каким-то образом на них реагируют. И в этом плане надо сказать, что дизайну повезло, ибо он собирает под свои знамена и в свои рамки, как я уже говорил, изгоев, т.е. людей, которые иначе смотрят, не так догматически все воспринимают, – в общем, самых разных людей, которые хотят думать о всей ситуации в целом, ощущать и видеть ее каким-то оригинальным образом. Эта установка на оригинальность вообще свойственна художественной традиции, искусству. Она, слава богу, накладывает свою печать на дизайнерское движение.
Значит, есть вот этот второй момент – ситуация, которая как-то себя пробивает. Именно поэтому дизайн в лице и Мальдонадо, и Кантора, и других своих представителей говорит не только о художественной традиции, но и о мировых проблемах, об устройстве предметного мира, о соотношениях между человеком, деятельностью, космосом и т.д.
Итак, наше современное мышление ограничено, замкнуто и порождает профессиональных кретинов. Единственное, что могут делать такие предметно организованные структуры, – это ассимилировать все новый и новый материал и формовать его под уже готовые, заранее заданные структуры и формы. Подобно тому, как в технологиях идет переработка материала в строго определенные продукты, так и предметно организованное научное мышление представляет собой не что иное, как такие технологические линии, в которых весь так называемый мир явлений и фактов перерабатывается под уже сложившиеся, четко определенные категориальные представления и формы, по сути дела, точно так же технологичные.