gignomai

Упрямый, как Валаамова ослица, я продолжаю докапываться до смысла «проторелигиозности», уточняя в обсуждениях и сам вопрос – что, собственно, я хочу понять. Одна из ниточек – моя переписка с одним логиком, К.П. В ней уже с десяток писем, но я приведу два последних, письмо моего корреспондента и мой ответ.

К.П. – мне:
Если говорить совсем кратко и схематически, то, можно сказать, что я вышел в итоге нашей переписки на следующие вопросы.
Мне показалось, что разговор о прото-религиозности в значительной степени зависит от способности "подлинно религиозных людей" ответить на следующие вопросы:
1) Вопрос о смысле слова "вера". Что именно имеется в виду когда говорится о вере:
            а) Вариант первый: о вере (скажем, в Бога) говорится как об особого рода ЗНАНИИ. Я ЗНАЮ, что Бог есть, и что он такой-то и такой-то, и что я выстраиваю свою жизнь  в соответствии со своим знанием о сфере божественного и религиозного.
             в) Вариант второй: вера есть особого рода ЧАЯНИЕ: и тогда она расшифровывается следующим образом: мне ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БЫ, ЧТОБЫ БОГ БЫЛ (таким как его живописуют в преданиях, откровениях и т.п.), мне ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БЫ ЧТОБЫ ВОСРЕСЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИМЕЛО МЕСТО (в том смысле, в котором о нем говорится в св. книгах), и т.п. Мне очень хотелось бы верить в то, что.... ну, и тут произносится всё то, что обычно произносится.
2)  В зависимости от ответа на первый вопрос, возникает вопрос о характере религиозного опыта.
Здесь опять два варианта.
             Первый вариант: религиозный опыт подразумевает некое ОСОБОЕ, уникальное самоощущение, которое невозможно сообщить тому, кто его не испытывал.  Это можно проиллюстрировать такой приземленной ситуацией: предположим, что кто-то никогда не пробовал устриц. И тогда вопрос "нравятся ли тебе устрицы или нет?" напрямую зависит от возможности испытать соответствующий опыт. Лишь после того, как некто попробовал устрицы, он может сказать, нравятся они ему или нет. Итак: является ли религиозное чувство ТАКОГО РОДА опытом или нет?
            Второй вариант: религиозный опыт вовсе не подразумевает какого-то особого чувства. Независимо от того, испытывал ли кто-либо какие-то особого рода "мистические экстазы", религиозное чувство может появиться у всякого, кто – безо всяких затей и утонченностей – готов признать: да, мне очень хотелось бы верить в того Христа, о котором повествует Библия, да, мне очень хотелось бы верить во все то, что обещано (и праведникам, и грешникам) в соответствующих откровениях, и я (понимая и принимая всё сказанное, подобно тому, как ныне принимается "Соглашение пользователя" в интернете) готов принять на себя все плюсы и минусы моего соглашения с господом Богом по поводу моего вступления в ту или иную конфессию.

Я – К.П.:
1. Я хочу снова коротко воспроизвести мою исходную постановку вопроса, от которой мы, по-моему, отошли. Не для того, чтобы настаивать на немедленном к ней возвращении, а чтобы не забывалась, позднее, думаю, надо и с нею связаться. Я исходил из того, что есть некоторые свидетели, носители религиозного "опыта" - в широком смысле слова, не только чувственного (в смысле the given, data). Они притязают на знание. У меня нет оснований вставать в позицию априорного недоверия, подозрительности. "Несообщимость" относится только к самому опыту, переживанию, но не к его содержанию. И кроме того, у меня нет оснований для утверждения принципиальной, абсолютной несообщимости. И для меня естественно ставить задачу – для себя и для других, если они со мной согласны – самоизменения, обретения каких-то отсутствующих способностей, которые возможно дадут мне этот религиозный опыт. Эти способности я и называю "проторелигиозностью". (А, может быть, усилия окажутся тщетными, что, впрочем, ничего не доказывает).
2. Если принять Вашу постановку вопроса, то для меня его суть в эпистемическом статусе "чаяния". Вы, по-видимому, мыслите этот статус "на уровне плинтуса", "чаяние" для Вас не имеет никакого отношения к реальности и к знанию о ней. Я склонен думать иначе. "Чаяние" – это наш идеал, и он для меня говорит о реальности нечто важное, м.б. более важное, чем эмпирия. Здесь я, если угодно, платоник. Идеальное сообщает о сути бытия – в отличие от чувственных впечатлений и мнений. Это, конечно, не означает, что я смешиваю действительность, с которой мне приходится иметь дело, которая "путается под ногами", и идеальную суть. Последняя подлежит воплощению в моей жизни и деятельности, но до того она должна быть усмотрена; это усмотрение и есть вера ("обличение невидимого" по ап. Павлу). И по воплощении такая вера должна превратиться в знание (он же: то, что сейчас мы видим как сквозь тусклое стекло, увидим ясно). Так я вроде бы и возвращаюсь к своей исходной постановке вопроса – я ставлю его в контексте жизненной стратегии, а не чисто исследовательски.