Леонид Бородин - человек публичный. Я и узнал о его смерти из жж, много уже лет совсем не общались. В новороссийское время он был главным редактором журнала "Москва".
А познакомились мы году в 1975. Он вышел из лагеря, где отсидел шесть лет по делу ВСХСОНа, Всероссийского социал-христианского союза освобождения российского народа. По совету солагерника Павла Литвинова позвонил мне - нужны были какие-то связи в Москве. Мы встретились на Ленинском проспекте и часа полтора говорили-знакомились. Для меня Леня был открытием, первый диссидент (а я, хоть и не был активен, но всех почти лично знал в этом мирке), для которого главным была Россия, а не "права и свободы". - Так что, для Вас превыше всего Россия? - спросил я. - Превыше всего Бог, а потом, конечно, Россия.
Два воспоминания, связанные с этой его исключительной, страстной и пристрастной, любовью к Родине. Оба - о разговорах, ибо в свои дела он меня не вовлекал (кроме только передачи на хранение части своего архива).
Одно - это его самохарактеристика. "Я, говорил он, с детства, если во дворе дерутся, прежде всего, не раздумывая, влезаю в драку на стороне своих. И только по окончании драки разбираюсь - словом и делом, - были ли свои правы".
Второе относится к одному из частых тогда застольных, в дружеской компании, разговоров, в начале 1980-х. Речь зашла о философах и поэтах "Серебряного века", которыми мы все тогда зачитывались - они были входом в пространство мысли о Боге, Церкви... Л. молча слушал. Потом встал и произнес гневный монолог, смысл которого был в том, что все эти наши любимцы - Бердяев с Булгаковым, Розанов, Блок и т.д. и т.п. - соучастники разрушения России, соучастники своей болтовней, юродством и играми.
Второй его чертой, о которой я хочу обязательно сказать, была доблесть. Доблесть и бережение чести. Он потом, уже в период, когда мы были знакомы, еще раз отправился в лагерь на длительный срок. И потому, прежде всего, что категорически отказывался от каких-либо сделок с властями и следствием, хотя в это сравнительно "вегетарианское" время такие сделки могли быть и не очень обременительны для совести. И долго не выходил в Перестройку, п.ч. требовалось - всего лишь - чего-то вроде отказа от борьбы пообещать.
Кстати сказать, в Википедии написано, что деятели ВСХСОНа не реабилитированы до сих пор.
Бородин еще был писатель. Ранние его произведения я читал. Большая часть мне не очень нравилась, но одна вещь, подаренная мне его женой Ларисой, когда Л. был в лагере, "Год чуда и печали" - воспоминания о детстве на Байкале - осталась в памяти ощущением прекрасной сказки-сновидения. (Достал с полки, перечитаю).
Он писал, хотя, кажется, не публиковал, и стихи. У меня они сохранились как часть так и не забранного архива. Приведу одно:
Сын Василия Тёркина
Воздух свежий, запах хвойный,
От машины дым кольцом.
У двери солдат конвойный
С милым девичьим лицом.
Автомат
при всем заряде
Бойко держит у груди...
Многих мог бы звать он "дядей",
а не "Эй ты, проходи!"
Мне бы мог быть другом, братом,
Просто встречным наугад...
Но стою под автоматом
И в лицо бросаю:
"Гад!"
Ни обиды, ни испуга,
Только губу докрасна...
Где-то ждет его подруга.
Где-то ждет меня жена...
Как же так!
В машине узкой
Мы по разным сторонам!
Как же так!
Мы оба русских,
И одна Россия нам!
Мне б ему иную фразу:
Не по собственной вине
Он однажды,
по приказу
Всадит в лоб обойму мне.
Ну вот. Конечно, то, что я могу рассказать о Кате, много скуднее и бледнее. Ее нам порекомендовали в качестве сиделки к нашему старику, мужу моей покойной тещи. Николай Петрович и в уме, и подвижен, но возраст требует осторожности. А она еще и с образованием медсестры. Маленькая, сухонькая, но по-крестьянски сильная. Берется за любую физическую работу. Вся ее жизнь, по крайней мере, здесь в Москве, но думаю, что и там, в молдавской деревне, состоит целиком из двух вещей - труд и церковь. Очень набожна, строга в соблюдении постов. Любила и поучить, если слушали. У них большая, дружная семья - сестры по очереди и вместе, по возможности, приезжали сюда на заработки, подменяли друг друга. Кате сделали (там в Молдавии) какую-то не очень сложную операцию, но - осложнение на сердце. Неделю лежала в реанимации на искусственном дыхании. А сегодня позвонили, что всё.
Вспоминается одна молитва, услышанная, правда, не от Кати, а от ее сестры Зины, но, наверно, семейная. Ангелу-хранителю:
Ангел мой,
ты со мной.
Ты впереди,
я за тобой.
Прими, Господи, души Леонида и Катерины!