Повесилась Вера Власова. Пришла с работы необычно рано в 4 часа дня. Муж пришел в 11. Дверь заперта не только на замок, но и на крючок. Взломали. Висит на перекладине (фанерная перегородка). Повесилась на шнуре радиотрансляции.
Записка
"В смерти моей никого не винить. Дорогой Коля! Я устала житью Береги Галю, посвяти всю свою жизнь ей".
Приехавшим со скорой помощью Николай Васильевич объясняет почти плача: "Единственная жена!".
Санитары после осмотра:
- Ну что, Палыч, как понесем? Развернемся что ли?
Эту женщину я помню (хотя не помню ни ее мужа, ни дочери), даже черты лица смутно проступают. Их квартира шла первой слева после коммунальной двери. Пытался восстановить в памяти топографию, но полностью не смог. Второй этаж. С лестничной площадки налево, после лестницы на чердак, вход в нашу квартиру, направо - в кв. 6 (та, вообще, огромная, семей 10 жило). Конструкция этих квартир была сложная, внутри там были как одиночные комнаты, так и группы комнат с общим входом - квартирки в квартире. Вот после Власовых была дверь в такую субквартиру, но кто там жил, убей не помню, видимо, детей там не было и общаться было не с кем. Потом, после поворота вроде бы вход в наше отделение, где наша семья занимала две комнаты с огромными - говорили, "венецианскими" - окнами во двор, а в глубине была комната, где жила тетя Валя, первая жена папиного брата дяди Вади с моими двоюродными, Аллой и Игоряшкой. И у нас на две семьи была еще кухонка, отдельная от коммунальной.
Дальше у меня топографические концы с концами не сходятся. Зрительная память говорит, что по выходе из нашей субквартиры справа была общая кухня, а напротив - комната одинокой женщины с сыном. (Ее, кажется, тоже звали Валентиной, а сына ее, Славкой. Он был сильно старше меня, лет на 6-7 и с ним у меня какие-то детские страхи связаны, чем-то он меня сильно напугал - но это к более ранним годам относится, в 1953 году я уже учился в "английской" школе в Сокольниках, ездить туда было далеко и во дворе я практически не бывал). Как это так получалось, что и наши окна, и кухонные, и Славкины (его мать из окна звала со двора) выходили все во двор, причем наши были ближе к подъезду, а кухонные в противоположном конце - не могу понять, Риманова, прямо, геометрия...
Напротив был общеквартирный туалет. Понятно, очередь выстраивалась иногда. Но вот что помню удивительное: бывало, что с улицы люди просились справить нужду, и их пускали, хотя и с некоторым недовольством...
Само собой никаких ванн-душей. Детей мыли в тазиках. Позднее мы с папой ходили в душевые там же на Солянке, ближе к Котельнической.
Были какие-то сложности с оплатой электричества. Помню, что разверстка была общим решением доверена отцу как самому умному и справедливому.
А под нами была швейная фабрика, куда мы раз зимой в форточку снежки кидали (развлечение) и разбегались. Меня поймал дворник дядя Дауд и отвел домой, объясняя по пути, почему нехорошо, что мы снежками пошитую одежду пачкаем. Запомнил, сейчас снежками в форточки не кидаюсь.
Но это меня уже понесло рассказывать про дворовую жизнь - в другой раз.
А про Власовых еще вспомнил, что у них единственных в квартире был телефон, и когда мама заболела, то во время ее буйных припадков ночных я по просьбе удерживающего ее отца по их телефону вызывал скорую психиатрическую. Но это уже 1956-й.
