gignomai

Мои друзья – не только в жж – не читают Шифферса. Похоже, что прикосновение его слова вызывает реакцию непреодолимого отторжения. Я думаю над этим феноменом, сопоставляю с тем, как это было и до сих пор бывает у меня самого. Что-то проясняется.
Точные слова об этой ситуации сказаны Ю.В.Громыко. В послесловии к роману «Смертию смерть поправ» он назвал это произведение «текстом самодиагностики». Всякая встреча с Е.Л.Шифферсом ставит под вопрос самые основания, на которых мы утверждаемся – нас самих. Разрушает стереотипы. Всякие. Моральные. Научные. Политические. Религиозные, православные например – те, которыми обросла православная традиция. Заставляет самоопределяться там, где мы к этому не готовы. Человек пугается и отходит в сторону – мне это знакомо.
Публикация текстов Шифферса, тем не менее, продолжается. Пускай, для единиц.

В журнале elshiffers обновление: там выложена одна из лекций, которые Е.Л. с октября 1987 года и, с перерывами, почти до самой смерти читал в театре «Около», по приглашению руководителя театра Юрия Погребничко. Е.Л. называл это лабораторией «Творчество», где должны были вырабатываться основания театра как школы жизни и смерти, настоящего, объективного, неиллюзийного театрального искусства.

Публикуемая лекция «Великий предел, или Mahamudra» прочитана зимой 1992 года.
Аудитория в большинстве своем – актеры и режиссеры. Но для Шифферса театр имел право на существование только как действие литургического рода, историческое и космическое, смертельно ответственное. И он пытался втолковать, внушить это отношение своей аудитории. Поэтому говорит он не только о самом театральном деле (и о нем тоже), но и обо всем, что нужно знать для жизни и смерти.
И в этой лекции есть много такого, что смутит и оттолкнет: православных – готовность учиться у нехристианского Востока; их же и многих других – апелляция к гороскопу (как додуманное признание нашего единства с космосом); кого-то – утверждение реальности (не психологической только!) нашей связи с родом; кого-то – глубоко серьезное отношение к сакральности царского служения.
На этот раз в публикации представлен материал, достаточный для основательной проработки содержания. Выложены аудиозапись в четырех частях (первая - здесь), сокращенная (за счет неразборчивого и недоговоренного) расшифровка и схема – листки с такими схемами и поясняющими подписями раздавались слушателям.

Несколько выдержек:

Это  называется йогой – когда человек вступает на путь самореализации, это отличает его от всех других людей, которые могут тоже потреблять культуру:  ходить в храм, почитать немножко родителей, немножко законы, чуть-чуть приторговывать, чуть-чуть приворовывать, так как люди везде живут, во всей цивилизации. Но когда человек вступает на путь, становится йогом, он начинает все то, что символически ему предлагают в храмах, в структуре организации общества, в моделях, вводить внутрь себя и самореализовывать. 

Парадоксальная вершина Бога как Творца, что Он сотворил – втайне – не  робота, в которого может быть заложена программа и он как механизм начинает ее выполнять и т.д., и т.д. А он  СОТВОРИЛ ТВОРЦОВ, то есть задание человеку было САМОСОЗДАТЬ себя. Притом, что Бог предложил ему все для этого условия.

Это такое стилистическое единство, такая  пронизанность всей культуры  в каждую пору. Вот вы посмотрите на изображение, на цвет, на позу, на храм, на архитектуру, на организацию общества… Даже китайский социализм – это китайский космизм. Там социум, общество – это зеркальное отражение вселенной. Вот ее древние так и называли: Поднебесная. Все, что ни делается в человеческом обществе, есть отражение вселенной – того, что происходит в космосе, в природе, да? На всех уровнях. Поэтому, конечно, они, может быть, и восприняли какие-то бредовые коммунистические идеи. И может быть, даже сейчас по-прежнему делают вид, что они их принимают. Но это такая, многовековая культура, которую просто нельзя сдвинуть. Ее просто нельзя сдвинуть, настолько она  пронизана стилистическим единством.

Настоящий человек – это тот, у которого вот эти пять качеств – справедливость, благородство, искренность, мудрость и человечность, человеколюбие –  возведены в  трансцендентальный смысл. Вот это и есть настоящий человек. Ему можно поручить руководство. Поскольку у него справедливость – это справедливость, для своих никакой скидки не будет. Искренность – это искренность, он не лжив. Он благороден. Он человеколюбив.

Человек, который смотрит на свою астрологическую карту, которую сейчас можно составить, и видит, что у него Марс плох… он должен заметить: у меня будет плохо со справедливостью. Мне надо это исправить. Это же нечестно. Это – предубеждение. А что значит плохо? А так. К жене или мужу, или ребенку, я буду более снисходителен, чем к чужому ребенку, чужой жене, к чужому государству… К законам вообще. Свои. Император не может таким быть. У него нет своих! Он СЫН НЕБА – по определению. По определению!

Николай II по чинопоследованию власти Византийско-русской рецензии церковного христианства, в просторечии называемой «православием», являлся Помазанником Божьим. Т.е. он не просто занимал престол, не потому, что его выбрали, как президента выбирают. Он занимал престол, потому что над ним в церкви, в Успенском соборе, совершался  чин церкви. Чин священного коронования –  поставления на царство. Если вы пойдете в музей, вы увидите, что в пространстве храма Успенского собора есть кресло, на котором сидел Государь. Монахи молились. Епископы молились. Народ молился. Двор присутствовал. ПРИСЯГУ принимали все. Все! Склонялись на колени и целовали святой крест. Не потому, что он был самый умный, хороший, сильный.  Он был  Помазанник.  Купечество при нем занималось торговлей. Театр занимался театром. Достоевский, вернувшись с каторги, мог писать свои книги. Общество жило. Достаточно свободно, самопроизвольно почти, созидая себя. Но в  кардинальные моменты – например, объявления войны, послать кого-то на смерть… нужно иметь на это санкцию…
Так вот русская культура считала, что санкцию на такие решения, такого порядка решения, может дать Бог – через Царя.

Каждый – это мешок возможностей, кожаный мешок возможностей. Вот это равенство, да. С учетом того, как занимались предки. Если мой прапрадедушка бросил все и, не знаю… проигравшись в карты, встал на ногу и оставшиеся 15 лет стоял на левой ноге, плача, что он поверг своих детей в нищету, – он аскет, он каялся. И это никуда не денется, это запишется. Или на Луне, или на Марсе или еще на чем-то… И в следующий раз, когда в этом роду кто-то рождается, у него уже страсти к тому, что работать не надо, а надо сыграть… сыграть!... вот это понять: как, куда поставить, на зеленый… у него будет меньше. Так род работает.

Если мы занимаемся делом, то нету ни жены, ни мужа, актеров, режиссеров,  если мы занимаемся спектаклем. То есть построением некой  космической модели, все равно модели! Она может быть немножко затемнена, не такой гениальный автор, чтобы разглядеть в пьесе космос, но  мы все равно должны делать дело вселенского масштаба.

Любой человек, входящий под своды этого храма, почувствует благоговение. Любой. Если вы захотите заниматься объективным искусством, вам ориентация по сторонам света очень понадобится. Очень понадобится.  Вот споры шли староверческие, как ходить – по солнцу или против солнца, посолонь или… Ну как? Просто Солнце всходит на востоке и идет на юг, правда, потом идет на запад, в полночь оно на севере. Значит, если вы захотите когда-нибудь делать объективное искусство, вам надо как-то понять, как сориентироваться… Не … по субъективному, а как… дар… ДАР – ЭТО ТО, СКВОЗЬ ЧТО ПРОСВЕЧИВАЕТ ОБЪЕКТИВНОСТЬ.

Вот вы ставите «Три сестры». Вы собрали в этот зальчик, посадили здесь ребят – кожаные мешки с возможностями. Смотрят спектакль. А в этот момент кто-то умирает. Он ведь тоже что-то смотрит.
Так вот объективное искусство это то, которое предполагает, что то, что вы смотрите, воплощенные, кожаные мешки, смотрят и умершие. А Боги тоже смотрят… Совсем может появиться другой подход к искусству

Значит, есть объективная структура – вот, что я хочу сказать. Мне, кажется, что гений, он более и менее ясно улавливает объективную структуру.

Если делается целостный спектакль, то, высказав свою реплику и выйдя со сцены, нельзя уйти со сцены. Нельзя! Это туфта! Это туфта, это зона. Нельзя уходить со сцены. Я уж не говорю, что можно сделать такое пространство сцены, что отыграла и все равно садишься и смотришь, что делает твой партнер. Но уж даже если ты вышел за кулисы, то уж там не включать телевизор, блядь, и не закуривать, и не смотреть футбол, в то время, когда ваши… Это и есть ощущение… ну как сказать? Это туфта.

Каждому из 12 животных соответствует два часа времени в течение суток. Если вы рождены и т.д., вы узнаете, что эти вот два часа в сутках – мое время. Вот в эти два часа я отряхаю все. Делаю, делаю… И задаю себе программу на весь день, на 24 часа.

Если человек искренний, он будет понимать: а, я же ничего не мог придумать. Ну как? Если человек искренне один раз в себя посмотрит, он же не может сказать: «Я придумал». … Это только негодяй – неискренний раз, несправедливый два – он может сказать: «Это я сделал»…
Это может очень прилепиться. Если внутренне не будет решено, что каждый из нас несамодостаточен сейчас. Это покажет, кто чего стоит. Вот это покажет. «Пришло твое время вступить на путь…».

Всё наставление вот этой замечательной книги, состоит в том, что все, что ты видишь в момент умирания, это все ты сделал. Ты – автор пьесы, ты – режиссер монтажа и интерпретатор.

А в это время смерть. Вот в это время! И ВСЁ! Ну все, это и есть объективный закон. Деться некуда. Если у человека есть  жажда узнать о себе – самопознание, – он будет готовиться

"Замечательная книга» – это «Тибетская книга мертвых».
«О высокородный (имя), пришло твое время вступить на путь…» – с этих слов начинается наставление тибетского монаха умирающему.