Из Полтавы мы отправились не сразу в Диканьку, а сначала, конечно же, в мемориальный музей Полтавской битвы, оттуда заехали в монастырь, название которого не упомнил (первая из церквей на фото – оттуда), а уж потом в Диканьку.
С посещением места Полтавской битвы, у меня связалась цепь размышлений, которую мне хочется назвать украинским словом «перемога». Оно, по-моему, выразительней, чем наша «победа» (вообще, в украинском много замечательных слов, таких как, например «мрия» – мечта). Но победили-то в Полтаве мы – и не только шведов, но и мрии козацкой старшины о незалежности. И вот интересный, по-моему, вопрос: почему? Почему один народ состоялся как независимый, а другой – нет. Да и среди независимых одни – всякий скажет, кроме одержимых политкорректностью – великие, исторические, а другие едва заметны в истории. Взять хоть наше соперничество с Польшей и Литвой: после монгольского завоевания Белая и Малая Русь – литовские, позднее Речи Посполитой. В Смутное время мы им чуть не покорились, а уже в конце XVII века Ян Собесский плпкал, уступая России Киев. Все вернули, а при Екатерине и Польша вошла в состав России, продолжая, правда, бунтовать: «кто победит в извечном споре, кичливый лях иль верный росс? славянские ли ручьи сольются в русском море, оно ль иссякнет? вот вопрос».
А между ними Украина…
О народах говорить трудновато, мне всегда помогает сначала спуститься на уровень индивидов, отдельных людей.
К чему следует человеку стремиться больше в его отношениях с другими людьми? Побеждать их или служить им? По-христиански, вроде бы, лучше – служить. Служить Богу и людям, деятельная любовь ведь и есть служение, разве не так?
Но чтобы служить –– нужно быть. Быть под тем же солнцем, что и другие. Опять-таки, чтобы исполнять свое служение наилучшим образом, нужно себя как-то для этого усовершенствовать, оснастить. А ведь все, что для этого требуется – здоровье, образование, материальный достаток – все это, как правило, не в таком изобилии, чтобы «каждому по потребностям». Значит, в какой-то мере человек вынужден жить, соревнуясь с другими. У американцев так это прямо-таки принцип жизни – «ты это сможешь». Achievement motivation воспитывается с детства.
Святые, правда, живут не так, они полагаются на Бога, который даст «насущное». У других борьба смягчается милосердием, состраданием.
Но это все об отношениях на индивидуальном уровне, где действует христианством порожденная культура служения и уступчивости. Уже на уровне семей обычай оправдывает эгоизм: заботиться надо о своих. Мать все отдаст детям, но будет отвоевывать для них у других – не всегда, но часто.
А на уровне народов и стран? Кому когда приходило в голову, чтобы народ, получивший по одной щеке, подставил другую? Абсолютная нелепость!
Историческую судьбу народа решает его воля быть, на уровне составляющих его людей, проявляющаяся как «пассионарность» – как бы там ни критиковали конкретные исторические построения Гумилева, эта его интуиция, по-моему, неоспоримо верна.
Но как это оправдать правдой? «Мы – русские и с нами Бог!» – это Суворов. На это, конечно, легко возразить, что французы или даже турки (не помню, с кем воюя, сказал это Александр Васильич) думали и говорили что-то в этом же роде. Но все-таки важно, что с естественным стремлением к народному самоутверждению здесь как-то соединена вера в народное предназначение (а мы-то не релятивисты и верим, что предназначение есть, хоть и не во всем понято верно или понято вообще).
Выскажу еще одну догадку, хотя и не без внутренних колебаний. Сейчас много говорят в интеллигентской среде о том, что в Великой войне мы справились с немцами за счет жестокости власти и генералов к собственному народу – заградотряды, СМЕРШ, запрет на сдачу в плен… Я никак не оправдываю бессмысленной жестокости там, где она была. Но может быть насильственное понуждение к сверхподвигам, к нечеловеческим усилиям – это то же самое проявление воли народного целого быть, только делегированной в этих случаях самым безжалостным? Не знаю.
А Украина дождалась независимости. По мне так хай живе. Наверно, правы те, кто в качестве оптимального варианта рассматривают соразвитие (см. об этом в ЖЖ
yzarik для отношений России и Белоруссии). Хотя в качестве своей национальной идеи они пока ничего, кроме «европейской Украины» пока не придумали, по-моему. Хороший язык украинский, мне нравится. Но вот очень хотелось мне Платона купить по-украински, обошел все «интеллектуальные» книжные магазины Киева (их два, «Академкнига» и «Наукова думка»), но нету. Перевели, говорят, «Государство» только, но давно. Мало, наверно, читателей. А что за язык без своего Платона? </lj-user>Такие вот мне в пути приходили в голову мысли. А по возвращении состоялась давно замысленная беседа с давним моим знакомым, этнологом-постмодернистом. Мы говорили о нарастании этнических конфликтов в России и мире. И о понятии этноса, которое он склонен деконструировать. Попытаюсь позже изложить содержание беседы.