Я взял в дорогу два тома четырехтомника – 2-й и 3(1). Главная задача была освоить «Парменида», которого читал бесконечно давно, не понял и не запомнил ничего, кроме ощущения занудной словесной эквилибристики. Прочитал. Основное и труднейшее (для меня) – диалектику единого – даже дважды. И кое-что в связи с этим надумал.
Но начну с диалога, с которого начал и дорожное чтение – «Федон». Вот уж прямая противоположность «Пармениду» по увлекательности чтения и проникновенности, я его несколько лет тому назад даже со школьниками-девятиклассниками читал (очень обижались за Сократа и даже сердились на него, что не согласился бежать от несправедливой казни).
Сейчас, однако, речь не о поведении Сократа перед смертью, а о тех рассуждениях, которыми он делится с собеседниками. Им он доказывает, как помните, бессмертие души и приводит четыре (по счету А.Ф.Лосева) аргумента. Вот я и хочу обсудить, насколько они убедительны.
Начну с одного общего наблюдения: предсуществование души доказывается (это признают и собеседники Сократа) много убедительней, чем ее посмертное существование. И доказательство второго во многом опирается на доказанность первого. Это важно, поскольку, как известно, Церковь осудила учение о предсуществовании души, чем, если и не уничтожается (это я и попытаюсь проверить), то существенно уменьшается значение «Федона» в качестве возможного оружия в борьбе с неверием.
Теперь по порядку.
Аргумент 1. Когда налицо две противоположности, они поочередно возникают друг из друга (большее из меньшего и наоборот, холодное из теплого и т.д.); если есть один переход, то должен быть и противонаправленный, чтобы, как изящно выражается Платон, природа не хромала на одну ногу. Соответственно, жизнь и смерть – противоположности, умиранию (переходу от жизни к смерти) противостоит оживание (возвращение душ умерших из Аида и воссоединение их с новым телом – переселение души). А чтобы мочь вернуться душа должна сохраняться, значит – не умирает.
К этому добавляется еще один довод (1а): если бы было только умирание, которое не надо доказывать, то этот односторонний процесс в конечном счете привел бы к исчезновению жизни в мире (72b-d).
Аргумент, по-моему, неопровержимый, не подкопаешься – но при одной обязательной предпосылке: нужно принимать представление о душе как отдельной сущности и представлять жизнь и смерть как, соответственно, соединение и разделение души с телом. Для собеседников Платона это было очевидностью, а вот современный человек… Ну, от этой темы (душа и ее природа) все равно не уйти.
Дальше. Аргумент 2: знаменитое припоминание. Вообще-то, на мой взгляд, говоря о том, что никакое качество вещей не постижимо без наличия в сознании общей идеи, дающей смысл и имя этому качеству, Сократ доказывает, скорее, реальность, невыводимость из ощущений общих идей (75d). И для меня это очень убедительно. А вот где эти идеи «живут» и откуда приходят в сознание, вопрос этот так просто и однозначно не решается. И сам Платон, вроде бы, имел на сей счет разные соображения. А, скажем, где размещал априорные идеи Кант? Или архетипы Юнг? И даже если принять вариант «Федона», то встает вопрос о начале: откуда и на каком этапе существования человечества идеи попали в души? Впрочем, может быть, у Платона и есть где-нибудь на это ответ, а я его не знаю…
Но мне все-таки ближе, понятнее представление о некотором пространстве («небе») идей, доступном особому роду познания – умозрению, можно по-гуссерлевски: эйдетической интуиции.
Аргумент 3 Лосев формулирует так: самотождество идеи (эйдоса) души. Всматриваясь в свойства души и тела, собеседники, ведомые Сократом, приходят к выводу, что душа родственна неизменным эйдосам, божественному и т.п., а тело – меняющемуся, тленному и т.п. (80b). Дальше идет красивый рассказ о том, как душа готовится к смерти, освобождаясь от телесного (81 а), смешение же с телесным отяжеляет и тянет вниз (81d).
И если те, кто предавался чревоугодию, беспутству и пьянству перейдет, вероятно, в породу ослов или иных животных (81е-82а), то душа философа, освобождаясь от страстей, получает иную судьбу: отойти к тому, что ей сродни (84а-b).
Такое впечатление, что именно эти речи Платона на века определили основные черты аскетики, борьбы с «дебелостью» души…
Убедительность этого рассуждения как доказательства бессмертия души мне представляется сомнительной, но, если в бытие и бессмертие души верить, то оно очень обогащает и углубляет картину.
Дальше собеседники Сократа, не будучи вполне убеждены (право, молодцы Кебет и Симмий, на несговорчивости таких держится движение мысли) выдвигают два неплохих контр-аргумента.
Контраргумент Симмия опирается на распространенное представление о душе как гармонии, согласованности телесных качеств (любопытно, что много позже в этом духе высказался о душе Розанов: а может быть, душа – это мелодия?).
Кебет признает душу долговечнее тела. Она, как он верно констатирует, за жизнь успевает сменить много «тел», т.е. материальных частиц тела, подобно тому, как мы сменяем, изнашивая много одежд, но представляется вполне вероятным, что в конечном счете тоже изнашивается и умирает (как последняя одежда переживает нас).
Отвечая Симмию, Сократ отвергает представление о душе как о чем-то составном, зависимом в своих качествах от качеств будто бы составляющих ее частей.
И вот это, по-моему, довод ключевой для понимания Платона и идеализма вообще: неприемлемость объяснения высшего через низшее. Современному уму, обыденному и научному, кажется, что, обнаружив в глазу, ухе и на языке рецепторы, а в мозгу сенсорно-специфические локусы, он схватил природу зрения, слуха и вкуса. А для Платона – это переворачивание с ног на голову… (И я с ним согласен).
На соображение Кебета Сократ отвечает четвертым аргументом. И при этом говорит столь интересные вещи, что об этом в следующем посте.