основной вопрос 12: Марион разъясняет свое представление о даре

Деррида. Знаете, я, пожалуй, соглашусь с вами. Вопрос в том, что есть дар?

Марион. Это важный вопрос, я согласен. Поль Рикёр задавал мне тот же вопрос и выдвигал то же возражение, которое я могу суммировать следующим образом: данность в феноменологическом смысле слова и дар связывает только созвучие. Я пытался показать, что это не так, поскольку принять это как исходный пункт – значит обеднить как тему дара, так и тему данности. Позвольте пояснить это. Я мыслю дар как нечто, простирающееся до самых отдаленных пределов, нечто такое, что следует описывать и мыслить, не объяснять и не понимать, а только мыслить – и весьма радикальным образом. Я полагаю, что для того, чтобы дать описание дара, если таковое возможно, может оказаться необходимым, чтобы мы впервые открыли новый горизонт, много более широкий, чем горизонты объективности и бытия, – горизонт данности. Обратившись к вопросу о даре, а именно к этому вопросу мы и намерены вернуться, мы сможем убедиться, что целый ряд феноменов могут сразу же быть объяснены в логике дара – проблема, которую несколько иным образом ставили Мосс и другие. На самом деле, это ни в коей мере не частная проблема на периферии мэйнстрима, поскольку в контексте этой проблемы большое число других феноменов неожиданно являют себя как дары или как само-данности, даже если до того нам и в голову не приходило, что они могу выступить как данные. Таким образом, похоже, что в данности заключены секрет и забытый конечный смысл дара. В этом вопросе я не согласен ни с Полем Рикёром, ни с Жаком Деррида.

Но вернемся к самой проблеме дара. Я говорил уже, что нам не удавалось объяснить дар в силу того, что наш анализ оставался в горизонте экономики, и я приходил к заключению, что экономический горизонт делает дар невозможным, но я при этом не имел в виду вас. По-моему, я нигде не утверждал,  что вы думали, что дар невозможен. Я, как и вы, полагаю, что, если мы хотим продвинуться в решении проблемы дара, мы должны оставить надежду на то, чтобы найти ему объяснение, на то, чтобы понять его как объект. Вы к этому добавили бы, что мы должны отказаться и от описания. Что касается меня, то я исхожу из того, что мы можем описывать дар, не взирая на все, на первый взгляд неизбежно связанные с ним, очевидные апории экономического плана. Я расхожусь с вами и по ряду других моментов, но мы разделяем общее убеждение: мы не можем объяснить дар и не имеем к нему доступа, пока мы остаемся в горизонте экономики. Мне это было показано, и я принимаю это без оговорок.

Однако следует задать еще один вопрос: возможно ли описывать дар при условии серьезного отношения к тем апориям, относительно которых мы пришли к согласию? Если окажется, что это возможно, то это просто феноменология, поскольку феноменология и состоит, прежде всего, в том, чтобы видеть и описывать феномены. И в той мере, в какой такое описание возможно, следует, на мой взгляд, считать, что мы остаемся в области феноменологии.

Итак, как же можно описывать дар как феномен? Мой ответ – выскажу его в двух словах, поскольку он оказывается, в конечном счете, достаточно прост, – состоит в том, что, хотя в максимально абстрактном и общем смысле дар предполагает дающего, даримый объект и получателя, мы можем, тем не менее, описывать дар – т.е., можно сказать, осуществленный феномен, перформатив дара, – вынося за скобки и не имея в виду по меньшей мере один, а иногда и два из этих трех составляющих дара. А в этом есть нечто новое: отсюда ясно, что дар управляется совершенно иными правилами, нежели те, которые прилагаются к объекту или бытию.

Во-первых, вы прекрасно можете описать вполне осуществившийся или отданный дар не имея в виду получателя. Если, к примеру, вы оставляете нечто врагу, то это отдается и у этого не будет в ваших глазах никакого получателя. Вы тем самым осуществляете анонимный акт дарения. И если мы даем деньги благотворительной организации, мы дарим, и это реальный дар, деньги, но этот дар уйдет ни к кому, по крайней мере, ни к кому-либо лично нам известному. Тем не менее, мы осуществили акт дарения. Мы можем даже вообразить – и здесь становится возможным религиозное описание дара – что, к примеру, мы не знаем, кому дарим. Примером такой ситуации может служить Христос в эсхатологических притчах. Когда кто-то отдал что-то бедным, он, на самом деле, отдал это Христу; но до скончания мира он не мог даже вообразить, что это было дано прямо Христу. Он, таким образом, отдал свой дар анонимному получателю или даже получателю реально отсутствующему. В этом примере, эсхатологический статус получателя означает, что мы никогда не встретим его в этом мире. Это отсутствие получателя не составляет препятствия для описания дара, но оно в какой-то мере дает возможность дару являться таковым. Дар является даром, милостью, именно потому, что на него нет отклика, ответа, встречной благодарности, и все это становится очевидным по той причине, что мы можем давать в отсутствии получателя.

Но мы можем вообразить также и дар без какого-либо дающего, такой акт дарения, который при этом будет вполне осуществившимся. Возьмите пример наследства, когда дающего предположительно уже нет в этом мире и он, возможно, никогда не встречался с получателем и не знал его. Более того: почему не представить себе ситуацию, когда мы не знаем, был ли вообще какой-нибудь даритель? Это очень хорошо описано в «Робинзоне Крузо», где он находит нечто на песке, на пляже, орудие, например, нечто вроде того. Он спрашивает себя, дано ли это, подарено или нет? Стоит ли за этим какой-нибудь даритель или это простое везение? И на этот вопрос нет простого ответа. Но вопрос должен быть сначала поставлен, и это важно. Именно в горизонте этих отсутствий, может появиться, если появляется, феномен дара. Так, из того, что дающий отсутствует нельзя, разумеется, просто заключить, что он есть.  Но это отсутствие означает, что мы можем спросить: есть ли дающий? – что уже помещает нас в горизонт данности. Мы без труда могли бы привести и другие примеры.

Рассмотрим теперь кратко последний случай, наиболее, на мой взгляд, поразительный: мы можем описать дар в ситуации, когда ничто, никакая вещь не дается. Ибо мы знаем такие случаи: когда мы дарим время, когда мы отдаем нашу жизнь, когда мы дарим смерть, мы, строго говоря, не даем никакой вещи. Задумайтесь хотя бы вот над чем: когда кого-то наделяют властью, когда, например, президент Клинтон проходил инаугурацию в качестве президента США, получил ли он что-нибудь? Нет, ничего, кроме листка бумаги, рукопожатия или секретного номера для получения какой-то военной информации.
Кстати, о феноменологии. Очень любопытно обсуждение, ссылку на которое мне дал readership - про феномен у Канта и Гуссерля. 

kaktus77