И тут сразу недоумение - изначально все двоится.
Я начну по-простому, формально-логически.
Х может стать Y двумя путями.
Первый: изменить свои свойства так, чтобы уподобиться Y. В конечном результате должно стать их двое, новое Y (бывшее Х, сравнявшееся с Y) и первое Y.
Второй: Х может исчезнуть как Х, опустошиться, стать местом проявления, действия Y. И тогда будет одно Y.
В словах Павла: "И уже не я живу, но живет во мне Христос" - явно звучит второй смысл.
Но те слова Иринея, с которых я начал (или Василий Великий: "Имея повеление стать богом..."), вот это "стать", оно как будто бы первый смысл подсказывает. И дореволюционный И.В.Попов, на чьи переизданные работы я уже ссылался, в том числе на его статью "Религиозный идеал святого Афанасия Александрийского" , связывает эту цель, обожение, не только с языческим уподоблением богам, но и ницшевым сверхчеловеком.
Можно, конечно, сразу вспомнить про первое упоминание богоуподобления и про то, кто о нем заговорил (Быт. 3:5), и про "человекобожество". Но ведь можно и в "тварном боге" видеть соработника Творцу (синэргия)...
И все же что-то не то...
Самоумаление, стать абсолютно прозрачным или - в другой метафоре - глиной (опять глиной, как при сотворении), мэоном, лишенным самосущия, инструментом... Речь ведь о воле... Умереть, чтобы родиться Им, в Нем...
Но можно ли это назвать моим к Нему приходом? Я же хочу, придя, своим голосом пискнуть: это я, Господи...