Журнал Владимира Рокитянского

Коммунизм (напоминаю, я об идеале, а не о практике РСДРП(б) или КПСС) – это по определению коллективизм, хотя наполнение этого понятия весьма многообразно и вариативно.
Во-первых, это взаимопомощь, кооперация, общественная поддержка каждого члена сообщества.
Во-вторых, это примат общественного, коллективного над личным. Первое и второе вместе примерно соответствуют девизу мушкетеров Дюма: «Один за всех и все за одного».
Коммунистический максимализм распространяет общность на все человечество (интернационализм) и будущие поколения (не на прошлые, так как веры в бессмертие там нет). Ну, а воображение фантастов и на другие формы сознательной жизни, предполагаемые в космосе.
В-третьих, это преобладание коллективных форм жизни – труда, воспитания, времяпрепровождения.
Все это есть в Эпоху Великого Кольца.

Практически исчезло одиночество, характерное в давние времена людского неразумия.

( Collapse )
И напоследок маленькая, тронувшая меня деталь. Идет суд, заседание Совета, решающего судьбу Мвена Маса и Рена Боза, устроителей эксперимента.

Гром Орм [председатель Совета] заметил красный огонь у сиденья Эвды Наль.
— Вниманию Совета! Эвда Наль хочет добавить к сообщению о Рен Бозе.
— Я прошу выступить вместо него.
— По каким мотивам?
— Я люблю его!
— Вы выскажетесь после Мвена Маса.

Совет признал совершенное преступным, но заслуживающем снисхождения ввиду чистоты и благородства его мотивов.

Коммунисты будущего за евтаназию:
Решается вопрос об умирающем Рене Бозе, ставшем жертвой его собственного (с Мвеном Масом) эксперимента. Говорят о «консилиуме смерти»:
– Знаю. Не хватило двух человек. Врачи – консервативный народ, а по старым положениям, которые еще не додумались отменить, решить легкую смерть больного могут только двадцать два человека.
– Еще недавно консилиум смерти состоял из шестидесяти врачей!
– Это был пережиток того же страха злоупотреблений, из-за которого в древности врачи обрекали больных на долгие и напрасные мучения, а их близких – на тяжелейшие моральные страдания, когда выхода уже не было и смерть могла бы быть легкой и скорой.

Творческая насыщенность жизни важнее долголетия:
Мвен Мас угадал мысли психиатра.
– Я подумал о новом великом противоречии нашей жизни, – медленно сказал африканец. – Могущественная биологическая медицина, наполняющая организм новыми силами, и все усиливающаяся творческая работа мозга, быстро сжигающая человека. Как все сложно в законах нашего мира!
– Это верно, и поэтому мы задерживаем пока развитие третьей сигнальной системы человека, – согласилась Эвда Наль. – Чтение мыслей очень облегчает общение индивидуумов между собой, но требует большой затраты сил и ослабляет центры торможения. Последнее – самое опасное…
– И все равно большинство людей – настоящих работников – живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений. Насколько я понимаю, с этим медицина бороться не может – только запрещать работу. Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?
– Никто, потому что смерть страшна и заставляет цепляться за жизнь лишь тогда, когда жизнь прошла в бесплодном и тоскливом ожидании непрожитых радостей, – задумчиво произнесла Эвда Наль, невольно подумав, что на острове Забвения люди живут, пожалуй, дольше.

Перетасовка наследственности в борьбе с энтропией и черпание новых сил из окружающего мира — самая сложная загадка науки, над пониманием которой уже тысячи лет бились биологи, физики, палеонтологи и математики. Но биться стоило — возможная продолжительность жизни уже достигла почти двухсот лет, а самое главное — исчезла изнурительная, тлеющая старость.

На теме смерти и жизни я и закончу работу с текстом «Туманности Андромеды».
На очереди – «Мир Полудня» Стругацких, уже читаю, не без интереса, но…
Конечно, «ТА» – несколько лубочная сказка в сравнении с реалистически правдоподобной прозой Стругацких. Но мне Ефремов был интереснее. Фантазировать так фантазировать! У него титаны сродни античным героям, а у братьев – советские инженеры, перенесенные в чуть более технически оснащенную эпоху. Впрочем, я еще мало прочитал…

На борт я прошёл едва ли не первым, а вскоре в салон повалили угрюмой толпой и другие пассажиры - те самые гастрбайтеры. На самом деле это просто удивительно, как сильно среднеазиатский гастрабейтер отличается внешне от самого же себя на родине. Где-то в полёте этим мрачным потрёпанным людям с недобрыми лицами и тревожными взглядами предстояло перевоплотиться в спокойных, вальяжных и дружелюбных отцов и сыновей, сестёр и матерей из огромных, крепких, набожных семейств.
Это из очередного репортажа  varandej на этот раз о посещении Таджикистана.