Журнал Владимира Рокитянского

Трудно было, конечно, ожидать, что до меня проблемой в целом никто не занимался. Однако только сейчас набрел на книгу "Сиротство в в России: проблемы и пути их решения" - и довольно свежую (2011), и профессионально сделанную, и с притязанием на охват целого. Последнее видно из оглавления:
( Collapse )
Впечатляет. Увидев это оглавление, я было решил, что всё, вопрос закрыт. Но, просмотрев саму книгу, хотя и бегло, понял, что ни радоваться за сирот, что уже ясно, как решать их проблемы, ни огорчаться, что я зря трачу время на уже выполненную работу, оснований нет.
Книга, правда, богатая содержанием, причем надежным: в части фактов авторы очень аккуратны, везде указывают источники и их расхождения. (Правда, странным образом нигде в тексте книги, приведенной в Сети в формате pdf, т.е. воспроизведено бумажное издание, не указаны авторы и выходные данные). Сделана попытка выделить и систематизировать проблемы и перебрать предлагаемые пути решения.
Она заявлена как начало большого проекта, о завершении которого и о предложенной авторами программе сведений нет.
Думаю продолжить двигаться своим путем, а отсюда черпать все, что сумели наработать авторы - факты, проблемы, опыт и идеи решений, т.е. в совпадающих направлениях смогу двигаться не с нулевой точки, а продолжая уже сделанное.
Так что продолжаю.

Вот и получены ответы на заданные мною вопросы - от детдомовца советского времени, живущего сейчас в Америке. Привожу его ответы. Приведу без комментариев - как материал для осмысления:

1. Отсутствие «значимого взрослого» – единственного, привязанность к которому и уверенность в котором есть условие здорового развития. Когда П. говорит об этом применительно к "домам ребенка" (где младенцы), она безусловно убедительна. Но она утверждает, что это относится и к детдомам вообще. Почему не к Вашему?

Дело в том, что от нас родители не отказывались, они погибли. В интернате, у большинства были деды-бабки тети-дяди. Даже мамы. Они не могли нас содержать, но мы их посещали и очень тесно общались. У кого никого не было, часто ходили в гости с теми у кого кто-то был. Лично на меня огромное влияние имело мой дед -- известный портной, его религиозность у меня--атеиста всегда вызывала большое уважение. Но главное влияние на меня оказал брат отца – герой войны и дон кихот. Думаю,что большинство из нас, как и воспитанники военных училищ (Суворовского, Нахимовского и др.) того времени имели таких родственников. Кроме того, нам здорово повезло с первым директором, который набрал потрясающий штат учителей и воспитателей, о которых у всех нас очень теплые воспоминания. И хотя, например, у нас в классе было 36 человек, мы чувствовали к себе личное отношение. Многие из учителей были высоко образованы и интеллигентны и в большой мере служили нам образцом. Первый директор объявил миссией интерната «подготовить детей погибших к получению высшего образования». Считанные из наших выпускников не получили высшего образования..
        В детдоме №13 для детей из Освенцима положение было иное. У большинства родители и родственники погибли в лагерях и большинство были явно ущербны и физически и по умственному развитию (в лагере к ним, по их рассказам относились «не жестоко», поскольку доили из них кровь для немецких госпеталей). Ни и в этом детдоме директором была очень сильная и чрезвычайно благородная женщина и,  как и в интернате, она подбирала прекрасный штат воспитателей (учились они в обычной школе).

2.  Тотальное нарушение личных границ. Ну, Вы читали у нее - общее белье, беззастенчивые медосмотры и т.п. Разве это не может быть налажено по-человечески, без постоянного вторжения в личное пространство? Как с этим было у Вас?

У нас было нечто подобное. Раз в десять дней нас вели в гарнизонную баню, отбирали белье и морили блох и вшей в специальной машине «душегубке». Из кучи мы выбирали себе белье, часто нам не подходящее по размеру. Личного пространства у нас не было. В спальне у нас стояло 36 кроватей. Между каждыми двумя – маленькая тумбочка с мылом и зубной щеткой и порошком. Но нам объясняли, что это послевоенная разруха. Да и мы сами видели, как живут наши родственники. Мы к этому привыкли и нас почему-то это не травмировало, хотя и очень стесняло. Понятия privacy у нас не было. Например, у двери столовой нас ждал дежурный воспитатель с алюминевой ложкой, из которой все 300 учеников выедали и слизывали рыбий жир, доставаемый и той же кастрюли. По какой-то причине, никого это не смущало. Нам объясняли, что это печальная необходимость.

3.  Регламентированность жизни и отсутствие опыта ответственности. Аналогичные вопросы. Я, кстати, не слышал, чтобы на дурные последствия регламентации жаловались в отношении суворовских училищ.

У нас была воинская дисциплина. За всякий проступок – наряд вне очереди. Ответственность была. Мы были ответственны за уборку помещений, натирку полов, чистку картошки, работу на участке. Каждый считал, что если он дежурный, то должен чистить нужник, иначе это вынужден будет делать другой братан, который не хуже тебя. Мы до сих пор собираясь благодарны за то, что нас приучили делать утреннюю зарядку, полагаться только на себя. Нам никогда себя не было жалко, а главный лозунг был «без соплей».  Из десяти основных заповедей первые девять были «не донеси», а десятая – «не признавайся». За нарушение в младших класах однокласники били смертным боем, а в старших (единичные редкие случаи) презирали. Вообще нам вбивали чувство самоуважения и элитарности. Я не помню, чтобы преподаватели  к нам относились без уважения.

4.  Иждивенчество, убежденность сироты, что весь мир ему должен. Неприучение к труду. Ну, тут мне практически очевидно, что это вполне устранимая бредятина существующих правил и установок (таких, как запрет "детского труда"). Но тоже интересно, как это у Вас было.

Поначалу у нас было чувство, что мир нам должен. Это был протест против постоянных попреков что «Родина о вас заботится», так что кто-то у нас выдвинул лозунг, что поскольку наши отцы погибли на фронте за Родину, она обязана о нас заботиться. Но к счастью, нашим воспитателям удалось нам вдолбить, что без высшего образования у нас жизни не будет, а учиться за нас никто не может. Поэтому у нас не было иждивенческих настроений. А вот у ребят после Освенцима было хуже, чем убежденность сироты (сироты своего «сиротства» не чувствуют, если их не унижают жалостью), у многих из них была убежденность жертвы, которой мир должен (я это почувствовал не встрече 60-летия детдомовцев). В интернате может нас и жалели, но никогда нам этого не высказывали и требовали, требовали (спасибо им), при этом создавая условия как могли (и мы это чувствовали). В детдоме их с самого начала именно жалели. Это и не удивительно. Привезли автобус детей в прекрасный особняк на окраине Киева, обед уже был готов, и истощенные дети, после того как сползли со ступенек автобуса, ползли на четвереньках в столовую. Идти у них сил не было, и рыдающие сотрудники детдома несли их на руках. Конечно, их было безумно жалко и это, к сожалению, укоренилось, чему способствовало и настроение уделяющей им особое внимание прессы. Впоследствии директрисса, Вера Арсентьевна Семенова (светлая ей память) боролась с этим всеми силами, но не со стопроцентным успехом.
В целом мне кажется, что ключевую роль для нас сыграли человеческие качества и разумность наших учителей и воспитателей, которые были тщательно отобраны директорами. Кстати, первый директор интерната Георгий Леонтьевич Градов впоследствии стал член-кором по экономике.
Надеюсь это сумбурное объяснение что-то прояснит.
P.S. В качестве иллюстрации прикрепляю только вчера полученный "Приказ" по одесской школе, считающейся наследником одесского интерната, данный выпускником нашего Киевского интерната, генералом Александром Мельниковым, ныне живущем в Сан Франциско, а когда-то один из ответственных за очистку Чернобыля-2 и строительство саркофага.

Приведу я и этот документ как свидетельство исчезающего, кажется, в России духа:
( Collapse )

У этого псалма необычное надписание:
«Песнь. Псалом, Сынов Кореевых. Начальнику хора на Махалаф, для пения. Учение Емана Езрахита». Я про выделенные слова. Непонятное «махалаф» обычно толкуется как название неизвестного музыкального инструмента. В словаре издательства «Библеист» сказано: деревянного, по Библейскому словарю В.П.Вихлянцева слово значит «унылый, грустный».
В Септуагинте несколько иначе: ὠ̨δὴ ψαλμου̃ τοι̃ς υἱοι̃ς Κορε εἰς τὸ τέλος ὑπὲρ μαελεθ του̃ ἀποκριθη̃ναι συνέσεως Αιμαν τω̨̃ Ισραηλίτη̨. Во-первых, перед «махалафом» появляется εἰς τὸ τέλος, которое в славянском переводе звучит как «в конец». Во-вторых, после загадочного слова – του̃ ἀποκριθη̃ναι (слав. : еже отвещати, т.е. в ответ). Юнгеров к тому же поясняет, что св. отцы (Афанасий Вел., Григорий Нисский) по переводам Акилы и Симмаха придавали слову «махалаф» значение «лик, ликование, радостная хоровая песнь». Получалось, как пишет Юнгеров: радостная хоровая песнь «о конечных вопросах».
При таком переводе и осмыслении становится понятным включение этого псалма в Шестопсалмие и возможность видеть в нем прозрение пасхального утра через ночь сошествия в ад.
Но это – уже христианская традиция. Если же заглянуть в то время, когда преследуемый Давид (или его современник с его слов) пел о своем страхе и надежде, то покинутость Богом он сравнивал с участью умершего, и видно, какой видели ее тогда евреи:
«Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы,
между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. …
Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя?
или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя — в месте тления?
разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения — правду Твою?»
Тут всё недвусмысленно. Разве что одно место, сглаженное в Синодальном переводе («между мертвыми брошенный»), но сохраненное в греческом и славянском:
«в мертвых свободь» (ἐν νεκροι̃ς ἐλεύθερος), звучит загадочно. Кстати, и по-еврейски там буквально: свободный.
Может быть, здесь суть не в том, чтобы «свободный» перетолковать в понятное в контексте «брошенный», а в том, что саму индивидуальную свободу древний еврей понимал как отрезанность от целого (народа)?