Безучастные, не по-детски печальные глаза, дряблая кожица, тонкие шейки.
Потрясенные женщины молчали. А утром они несли к школе коричневые крынки с молоком.
– Ребятишкам на поправку возьмите, пожалуйста.
На лесозаводе изготовили аккуратные белые кроватки, из лесничества привезли дрова. Из дальнего колхоза приехал посланец с маслом и свежей морковью.
На почве авитаминоза у многих не заживали язвочки.
Не хотели играть в хоровод, больно было браться за ручки.
Ребята жались к «тете», ждали ласки, часто беспричинно плакали. Некоторые сидели в углу и часами молчали. По временам кто-нибудь из них вдруг тихо говорил:
– У моей мамы был белый слоник на шляпке.
Однажды Сережа Шилов вдруг запел, Петя Павлов замурлыкал какую-то песенку.
В кабинете врача задвигали столом, и шум за стеной привел всех детей в ужас, разметал их по углам. «Бомба!» – кричали они.
На елку решили «медведя» не выпускать – дети могут испугаться.
(О маленьких ленинградцах).
За несколько лет до войны пришлось вспомнить о Родине, о русском народе, о том, что СССР унаследовал «величайшее здание, которое когда-либо люди строили, государство, занимающее половину Европы и половину Азии» (Тарле). Этот момент совпадает с ликвидацией школы Покровского.
Двадцатипятилетнее развитие советской общественной мысли привело к тому, что, когда началась война, от историков стали требовать разъяснения: «Что такое Советский Союз, Россия, на которую сейчас произведено нападение?». Видимо, в сознании людей эти вопросы находились в слепом пятне.
Дальше идут выписки из доклада А.Толстого о развитии советской литературы от космополитизма к патриотизму. А вслед за ними кусок из статьи в немецкой фронтовой газеты от 28 июня 1941 г. (любопытно, как она попала в его руки) о победоносном продвижении немецкой армии вглубь России, о «музыке бомб», от которой «трепещет радостью сердце» каждого немца…
В небольшой возок впряжены низенькая гнедая кляченка и верблюд. Возок остановился у забора Омского Заготзерна. Верблюд, по-чудному подломив ноги, лег отдохнуть. Кляченка стоит, и ее голова оказывается на одном уровне с головой верблюда. Эта голова с темными, прищуренными и припухлыми веками, по-робеспьеровски посаженная на длинную, интегралом, шею, странно выглядит здесь, в Сибири. У возка стоят двое: русский и казах. Будто каждый впряг свое животное.
Периодически дороги разгружают сборными составами: на запад идет 501, на восток 502.
Сегодня утром стоит на станции 502. Живописен. Весь составлен из летних, пригородных вагонов присоединенных областей: Львов, Кишинев, Белостоцк, Ковно и т.д. Вспоминается старая московская конка. Внутри люди устроились спать на гамаках. Некоторые устроились снаружи, на крышах. На многих крышах понатыкали зеленые ветки. Для чего?