Договорились с двадцатилетней дочерью моего друга, что буду посылать ей время от времени стихи и будем делиться впечатлениями. Естественно и понятно, что она робка и неуверенна в своих суждениях. Мне же не хочется ей что-то навязывать, но…
Послал ей Константина Вагинова:
Над миром рысцой торопливой
Бегу я спокоен и тих.
Как будто обтечь я обязан
И каждую вещь осмотреть.
И мимо мелькают и вьются,
Заметно к могилам спеша,
В обратную сторону тени
Когда-то любимых людей.
Из юноши дух выбегает,
А тело, старея, живет,
А девушки синии очи
За нею, как глупость, идут.
Послал ей Константина Вагинова:
Над миром рысцой торопливой
Бегу я спокоен и тих.
Как будто обтечь я обязан
И каждую вещь осмотреть.
И мимо мелькают и вьются,
Заметно к могилам спеша,
В обратную сторону тени
Когда-то любимых людей.
Из юноши дух выбегает,
А тело, старея, живет,
А девушки синии очи
За нею, как глупость, идут.
Ее ответ:
Очень интересное стихотворение. Несколько раз его уже перечитываю, но не могу понять, нравится оно мне или нет. Не получается выделить из общего кома впечатлений отдельные мысли и чувства.
У меня первое желание было ее ободрить, дать понять, что ее непонимание – вещь совершенно законная, неизбежная, что не нужно его стыдиться. Ответил так:
А это нормально :) Мне кажется права Таньга (это мой недавно умерший друг, отец может подробнее рассказать), я посылал ее мысли о том, как жить со стихами. Это, наверное, такое свойство хорошей поэзии, что она никогда не понятна "до донышка", а часто и совсем непонятна в рациональном смысле, т.е. не пересказуема ( Мандельштам вот писал, что "если стихи поддаются пересказу, то поэзия там не ночевала").
(Приведу этот отрывок из записи в жж Таньги:
Во вторник взяла поносить в кармане маленькую книжку переводов из Целана.
Теперь уже большой том с собой ношу и читаю. Ну да, в метро. Медленно. Одно и то же по несколько раз, и на немецком тоже, хотя я его не понимаю без перевода, но зачем-то это нужно.
И вот это я уже однажды давно тут выписывала, но оно опять и сейчас не отпускает.
С пониманием стихов вообще странно, куда страннее, чем с музыкой.
Понимаю ли я эти стихи, если оно меня не отпускает и очень отчетливо мне говорит. То, что оно мне говорит, ни сказать, ни показать, ни увидеть – сделать определенным для себя даже – я не могу. Но – остается пространство, где сквозняк, в которое смотришь и смотришь, а там, туда, всё приходит, встречается и оно как бы растет и расширяется. И сквозит.)
Но потом подумал, что сейчас моей корреспондентке этого мало… И написал еще одно письмо:
Понял, что очень неконкретно я ответил, без связи с этим стихотворением. Добавлю кое-что.
Ну, во-первых, раз заинтересовало ("зацепило"), то уже необязательно, думаю, отвечать себе на вопрос, нравится ли.
Во-вторых (это я себя поправляю), непонятность-непересказуемость не означает, что не нужно думать над стихотворением. Но думанье тут, мне кажется, должно быть свободным, не дискурсивным (как цепочка обоснованных умозаключенй), во многом ассоциативным.
Вот навскидку: картинка.
Автор, неторопливо обегающий мир и осматривающий "каждую вещь". Он среди живущих, поэтому бежит в будущее.
И наблюдает обратно, в прошлое, направленный поток теней "когда-то любимых людей". У Вас, Ия, таких еще немного, а мне так несколько часов понадобилось бы, чтобы всех перечислить. Церковные люди так и поминают всех каждое утро, начиная день с этого.
И два примера. Один – парадоксальный, про смерть-при-жизни: юношу уже покинул дух, хотя тело еще "старея, живет".
И девушка... не оказываются ли ее очаровательные "синие очи" всего внешней оболочкой ее глупости?
А всё вместе – взгляд поэта-философа на скоротечность, обреченность жизни как движения к смерти. В библейской Книге Экклезиаста об этом сказано так: "Все возвращается на круги свои... все суета сует".
И вся человеческая мысль, и все религии - это непрекращающиеся попытки с этим справиться. Высочайшая из них - Евангелие Христа: "Смерть смерть попрал". Но Вагинов, подозреваю, по духу не христианин, а, скорее, грек дохристианской эры...