Перепечатываю из двухтомника.
***
За годом стало - как в лесу - темнее,
и смолк напев камней, стволов и смол.
И смолоду, как Он теперь ко Мне, я -
или как сон к себе же - подошел.
Что было в нем Тобой? Какая память?
Зачем она тащилась по лесам?
Зачем я есмь своею волей, сам?
Зачем была охота самсусамить?
Я знал. Я был. На сворке сбоку шло я
(на задних лапках? Или окарачь?),
оно, мое, последнее, былое...
Я знал, я был. - Помилуй, не дурачь!
Была охота! Да была охота!
И волчий вой, и лисий гон,
и заячье еще мелькало что-то,
и я бежал со всех сторон.
И сколько их, самих себя, скакало
до дыр и нор, до самых поздних пор,
и было - до последнего оскала,
и против шерсти пер огромный бор!
Приподнимаясь на собачьих лапах,
не лай и не гоняйся - хвост трубой!
(Самих себя? Да взять ли мне внахрап их?)
Я шел ко мне, как самый волчий запах...
- Тубо! - Постой! что было в нем Тобой?
(Ну, разумеется, оно могло бы
беззубым стать, без ярости и злобы.)
Нет, не в черемушках и не в сиреньках,
а по глуши лешачьей и срамной
от встречи к встрече я на четвереньках,
как песье горе, бегало за мной.
18 марта - 4 сентября 1967
***
ВСЁ РАВНО
Я от себя до смерти не уйду,
в особицу, как в трещину, я всунут,
и пусть меня единым духом сдунут,
как тихую пылинку иль звезду.
В своем глазу распухшее бревно,
в чужом зрачке занудная заноза,
я стал сплошной спиной, спокоен, как Спиноза,
и понемногу мне всё будет всё равно.
И трещины моей я жалобней и резче.
Сухой пощечиной улягусь вековать.
И будут надо мною куковать
осиротелые, при тощем теле, вещи.
Зашевелилась дохлая денница,
ресницы дрогнут, глянет сон в окно,
падет звезда, пылинка - единица,
и день слезой в глазу настолько прояснится,
что и в неравенстве мне будет всё равно.
Ночь с 7 на 8 апреля 1967
***
То поплачется, а то прячется
в поцелуй, в хохоток, в винцо.
Поработает душеукладчицей -
и опять лицо как лицо.
И подписано, разрисовано,
занаряжено в жизнь опять,
по часам, по частям рассовано,
и приложена - ах! - печать.
Вот и плачется, вот и прячется,
а потом навзрыд, в непроглядь
душа-душенька раскорячится,
как последняя рвань и блядь.
17 сентября 1967