И вот сейчас "Джан" (1935 примерно, после поездки с др. писателями в Туркмению).
О чем это? О жизни на границе исчезновения. Что-то он узнавал о жизни через это.
Одна цитата:
В соседнем травяном жилище муж говорил с женой; он хотел, чтобы у них родился ребенок – может, он сейчас зачнется.
Но жена отвечала:
– Нет, в нас с тобой слабость одна, мы десять лет его зачинаем, а он не начинается во мне, и я всегда пустая, как мертвая…
Муж молчал, потом говорил:
– Ну, давай чего-нибудь делать вдвоем, нам нечему радоваться с тобой.
– Что же, – отвечала женщина, – мне одеться не во что, тебе тоже: как зимою будем жить!
– Когда будем спать, то согреемся, – отвечал муж, – от бедности чего же больше делать: одна ты осталась, поневоле глядишь и любишь!..
– Больше нечего, – соглашалась женщина, – нету никакого добра у нас с тобой, я все думала-передумала и вижу, что люблю тебя.
– Я тоже тебя, – говорил муж, – иначе не проживешь…
– Дешевле жены ничего нету, – ответила женщина. – При нашей бедности, кроме моего тела, какое у тебя добро?
– Добра не хватает, – согласился муж, – спасибо хоть жена рожается и вырастает сама, нарочно ее не сделаешь: у тебя есть груди, живот, губы, глаза твои глядят, много всего, я думаю о тебе, а ты обо мне, и время идет…
Они замолчали. Чагатаев почистил уши от скопившейся серы и стал слушать далее – не будет ли еще оттуда слов, где лежат муж и жена.
– Мы с тобой плохое добро, – проговорила женщина, – ты худой, слабосильный, а у меня груди засыхают, кости внутри болят…
– Я буду любить твои остатки, – сказал муж.
И они умолкли вовсе, – наверно, обнялись, чтобы держать руками свое единственное счастье.
Чагатаев прошептал что-то, улыбнулся и уснул, довольный, что на его родине среди двоих людей уже существует счастье, хотя и в бедном виде.
И вот сейчас, полезши в интернет, чтобы уточнить обстоятельства написания повести, наткнулся на цитату (видимо, из "Записных книжек"):
Опять Амударья, Чарджуй, опять я в песках, в пустыне, в самом себе.
Андрей Платонов, 12 ч. ночи,
20 января 1935 г., Чарджуй
