gignomai (gignomai) wrote,
gignomai
gignomai

Categories:

Р в ММК 17: ОГ о смысле 37

Ну вот и вплотную подошли к теме серии - рефлексии.

Девятое занятие.
18.12.72.

Генисаретский. Перехожу к последнему из трех пунктов. Соотношение двух представлений о рефлексии: того, которое было дано здесь с точки зрения сознания, и того, как она вообще характеризуется в рамках системного подхода, в частности – у В.А.Лефевра. Смысл этого вопроса в том, что если бы мы смогли теоретически установить связь между теоретико-сознательным и системным представлением рефлексии, то, поскольку рефлексия является одной из центральных категорий методологического сознания, мы тем самым приобрели бы некоторую регулярную возможность системно выражать всякое осмысленное и оспособленное обстоятельство сознания, и, наоборот, осмыслять и оспособлять всякое системно выраженное содержание. Очевидно, что подобная цель осмысленна только в том случае, если мы предполагаем сугубое различие между теоретико-сознательной и системной точками зрения, т.е. если мы полагаем, что системный подход есть некоторая совокупность средств, и не более того, которая предназначена для решения четко поставленных задач в рамках некоторого смыслового поля, смыслоопределение в котором может происходить и вне парадигм системного подхода. Из этого предположения я исхожу, разделяя системные исследования деятельности и собственно теоретико-деятельностные исследования деятельности, и считая, что в рамках собственно теоретико-деятельностного исследования деятельности системный подход является в некоторых случаях удобным костылем, но там, где мы хотим ходить самостоятельно, лучше обходиться без него. Эта оговорка определяет смысл самой задачи: системного выражения рефлексии и, наоборот, несистемной ее фиксации.

[[Декларация независимости от СИСТЕМОдеятельностной методологии. В качестве равноправного системному признается подход с позиции сознания (теоретико-сознательный). А исследовать деятельность и строить теорию деятельности ОГ предлагает по возможности без системного подхода]].

Щедровицкий. Была ли это оговорка, когда ты сначала говорил о теоретико-сознательном, а потом о теоретико-деятельностном?
Генисаретский. Я говорил именно о теоретико-деятельностном представлении рефлексии, имея в виду ту цель, чтобы расчленить теорию деятельности и системный подход, как между собой, так и в этой паре от теории сознания.
Щедровицкий. Зачем тебе понадобилось расчленять, если они и так всегда были расчленены? По-видимому, цель лежит глубже.
Генисаретский. В частности, я таким способом надеюсь уберечь себя от необходимости по каждому поводу отвечать, как это относится к процессу, функции, структуре и материалу.

[[Казалось бы, это нужно было сказать раньше – многих вопросов бы не было. Но, такова, похоже, дидактическая стратегия ОГ, выражавшаяся в его приговариваниях: не торопитесь, это станет понятно позднее]].

Щедровицкий. Ты ставишь в один ряд системное, теоретико-деятельностное, теоретико-сознательное, не учитывая при этом, что системное является абстрактно-категориальным, а теоретико-деятельностное (не берусь говорить с теоретико-сознательном) является, в этом смысле, предметным. Если я правильно понял, тебя сейчас эти различия абстрактно-категориального и предметного не занимают, ты их берешь как отдельные смысловые поля.
Генисаретский. Постольку, поскольку я рассуждаю в рамках, доступных методологическому сознанию, для которого предметность и беспредметность есть сравнимые альтернативы.
Обращаясь к непосредственному опыту фиксации рефлектирующей деятельности, можно выделить два момента понятия рефлексии, соотношение которых, взаимоосмысленное, позволяет очень четко представить, чем понятие рефлексии отличается от ее системных представлений.

[[Понятие ОГ противопоставляет системному представлению. Т.е. понятие (в соответствии со значением глагола «понимать») он связывает со смыслом и работой сознания]].

Первый момент можно выразить так, что рефлексия понимается как возвращение, возвращающее действие, которое представляет сознанию, сопряженному с действием, все обстоятельства данного действия. В частности, она может нам представить те предпосылки действия, которые в неявном виде присутствовали, она может представить вам средства, которые были использованы, и, в силу использования, имели статус действительного образования, и только с помощью рефлексии представляются как нечто, существующее само по себе. Наконец, рефлексия может представить нам объективные обстоятельства образа действия – те объекты, с которыми действие происходило, и то объективное содержание, которое разворачивалось в этом действии. Я употребляю для характеристики этого содержания слово «возвращение», не только потому, что оно чисто этимологически связано с рефлексией, но и потому, что здесь рефлексия доставляет нам те характеристики содержания действия, которые уже присутствовали в потенциальной и скрытой форме до его осуществления, и лишь раскрылись и как бы «ушли» в этом действии в какое-то неконтролируемое нами пространство. Рефлексия, выявляя все эти обстоятельства, тем самым работает в конец этого действия, как бы снимает длительность этого действия, связывает начало его и конец, и выявляет то содержание, которое безразлично к деятельности как акту и к деятельности как длящемуся процессу. Так можно характеризовать первый момент.

[[Место очень красивое и важное. Над ним нужно медитировать]].

С другой стороны, рефлексия в философской традиции – это всегда нечто противоположное движению и действованию. А именно, это состояние спокойного умозрения, созерцания того содержания, которое мною было обозначено. Понятием рефлексии, таким образом, явно обозначаются и те обстоятельства, которые связаны с реализацией некоторого смысла в процессе деятельности, и те обстоятельства, которые даются сознанию после этой реализации в виде вторичного представления этого ушедшего в действие содержания.
Таким образом, этим понятием охватывается и предметность действия, разворачивающаяся в действительности деятельности, и собственно предмет его.
Соотнося друг с другом эти два момента понятия рефлексии, легче увидеть различие ее несистемного и системного представления. Для того, чтобы представить это различие явным образом, я прибегну к несколько рискованному сопоставлению рефлексии со схемой обратной связи, которая была использована в кибернетическом движении. Риск на самом деле, как мы увидим, не слишком велик, но схема была достаточно скомпрометирована, и поэтому обращение к ней может показаться неоправданным. В этой критике предмета кибернетики, которая в свое время нами была дана, схемой обратной связи критиковалась, прежде всего, за свою деятельную недостаточность. Утверждалось, что различение типов связи на прямые и обратные в принципе невозможно, если предметом нашего рассмотрения является исключительно структура соответствующей системы. Никаких оснований с системной точки зрения называть одни связи прямыми, а другие обратными, в принципе не существует. И в то же время направленность связей и такое наименование предполагается весьма существенным для того понятия управления, которое кибернетика пыталось системно представить. Наша критика состояла в том, что мы утверждали, что ориентирование связей на прямые и обратные предполагало в неявном виде наличие у ориентатора представлений о той деятельности, в которой участвует соответствующая система. Именно придания статуса средства этой системе и участие ее в какой-то деятельности задавало направленность времени и ориентацию связей. А далее, коль скоро система, как магнитная стрелка располагалась в магнитном поле деятельности, и было ясно, в каком направлении протекает процесс деятельности и каково ее время, и в каком времени определена цель этой деятельности, – после такой ориентации было возможно все системное рассуждение по известным парадигмам. Таким образом, мы тогда использовали в критическом смысле то обстоятельство, что понятие отрицательной обратной связи связано с понятием цели деятельности. Эта заметка [[?]] использовалась в целях разоблачения бессодержательности кибернетического понятия управления.

[[Мысль ОГ можно проиллюстрировать примером производства в условиях рынка. Обратная связь сбыта и производства (рост объема продукции, выбрасываемой на рынок, сбивает цены и побуждает сокращать производство) обусловлена целью – максимизацией дохода]].

Сейчас же я придаю ей обратную цель. Коль скоро речь идет о том, что соответствующая система является средством деятельности, мы можем более подробно использовать положительное деятельное содержание. Мы можем статус средства для данной системы проинтерпретировать как некий положительный факт и, оттолкнувшись от него, двинуться к решению интересующих нас вопросов.
Понятие средства, как известно, типологически сопоставимо с понятием препятствия. И оба они являются ничем иным, как положительным и отрицательным типом условий осуществимости соответствующей деятельности, в частности – ее целедостижения. Тогда мы можем эти два типа связей обозначить как такие связи системы, которые осуществляют положительные и отрицательные условия соответствующей деятельности, а саму отрицательную обратную связь интерпретировать как вторичное положительное использование тех препятствий, с которыми деятельность сталкивается на пути своего осуществления, и последующую утилизацию этих препятствий как вторичных средств осуществления той же самой деятельности.

[[Проблема (разрыв, препятствие) как двигатель развития]].

После того, как мы увидели, что два типа связей в системе являются реализацией положительных и отрицательных условий осуществления деятельности, и увидели, что отрицательная обратная связь является средством использования препятствий для достижения первичной цели, – после этого мы можем с известной долей риска утверждать, что понятие рефлексии в рамках теории сознания было функционально подобным этому системному представлению деятельности, когда соответствующие блоки системы ориентируются по времени, в котором протекает деятельность и где располагается ее цель. Иначе говоря, можно утверждать, что это понятие является прототипом ориентирования системы во времени деятельности, и тем самым – прототипом системной реализации понятия рефлексия. Ибо, как мы говорили ранее, рефлексия и является с точки зрения процесса деятельности возвращением из действия и представлением сознанию всех обстоятельств действия, которые уже актуально реализовались (или не реализовались) в процессе действия. В конце концов, рефлексия является созерцанием этих обстоятельств, и тем самым, она мыслит те моменты деятельности, которые инвариантны этому процессу и говорят о его реализации.
Сделав еще один шаг, легко увидеть, что подобная интерпретация рефлексии не является произвольной и что мыслимое в соответствующей схеме обратной связи есть лишь собранное вместе известное нам о естественной, оестествленной рефлексии. А именно: коль скоро связанности при помощи препятствий вообще противопоставляется представление о свободе деятельности, то рефлексия, с этой точки зрения, является той вторичной функцией, тем вторичным моментом действия, который выполняет функцию высвобождения деятельности и который служит сугубо реализации ее основной цели вне зависимости от случайных объективных обстоятельств деятельности. И то, что рефлексия служит высвобождению деятельности, независимости ее от ситуативных объективных обстоятельств, вполне созначно с обычной трактовкой рефлексии в связи с теоретико-познавательной установкой, ибо, в частности, объективность теоретико-познавательной установки можно трактовать как свободу результата познания от деятельности познавания.

[[Здесь совсем другое понятие рефлексии, чем у ГП, для которого рефлексия это средство организации кооперированной деятельности. Понятие ОГ в одном моменте перекликается с ее пониманием У Лефевра (ср. «Сегодня я не вижу других форм и способов описания свободы кроме тех, которые были развиты в наших схемах рефлексии» «Рефлексия в деятельности» http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/5242, комментарий Лефевра в конце доклада ГП]].

Раппапорт. Когда ты говорил о возвращении в рефлексии, предполагалась заданность в сознании структуры самого действия, как условное рефлектирование ее отдельных компонентов?
Генисаретский. Я этого не предполагал.
Раппапорт. Все, что ты говорил об этом, с очевидностью это предполагает. В противном случае нет оснований говорить о действии, можно говорить об опыте и воскрешении его произвольно взятых фрагментов как состояний смысла некоторого непрерывного во времени сознания.
Генисаретский. Я с этим не согласен по теоретическим соображениям, исходя из того, что действие, как составляющее деятельности, принадлежит целостной действительности, а сознание в целом связано с действительностью весьма опосредованным образом и опосредованию этому служит предмет и предметное сознание. Рефлексия же, среди прочего, как мы неоднократно говорили, выполняет функцию распредмечивания, и поэтому, учитывая всю опосредованность и косвенность рефлексии, мы не можем предполагать такое положение вещей, что прямым предметом рефлексии является само действие и его обстоятельства. Превратность и хитрость здесь состоит в том, что если и можно говорить о предмете рефлексии, то он относится к действию косвенным образом, действие является косвенным предметом рефлексии. Когда мы говорим, что происходит возвращение, то сознание вовсе не представляет себе, что оно сначала что-то сделало, продвинулось во времени, а потом возвращается в свое исходное состояние. Это утверждение вообще принадлежит лишь нашей теоретической позиции, согласно которой сознание может быть связано с деятельностью и действительностью, ибо самому сознанию представлен при этом лишь некоторый акт рефлексии, которому дается некоторое содержание. А далее оно это содержание пресуществляет всеми известными нам способами. Оно может его опредметить, выразить его в методологической норме, может сделать еще что-то, что вообще не будет связано с исходным действием как косвенным предметом рефлексии. Мое утверждение: это – теоретическое утверждение о наличии некоторой косвенной связи.
Щедровицкий. Т.е., если я правильно понял, рефлексия представляет действие отнюдь не как действие, а как нечто другое.
Генисаретский. В рефлексии выражено действие не в форме действия, а в форме чего-то другого.
Раппапорт. Мой вопрос относился не к этому. В твоем описании рефлексии присутствовало действие как объективно присущее ситуации рефлексии. В то время как философское понимание рефлексии, традиционное, не связывает себя структурой подобного типа.
Генисаретский. Если это фактическое утверждение, то я с ним совершенно согласен.
Раппапорт. И в связи с этим я задавал вопрос о чистоте противопоставления и однозначности его смысла. Мне кажется, что в развертывании твоего понятия рефлексии содержалось два принципиально разных смысла. Один из них схватывался категорией возвращения, связанной с временностью рефлексии, которая может быть отнесена к широкому полю опыта сознания, а другой относился к твоему способу описания рефлексии и ее природы, где ты пользовался понятием деятельности как некоторой системы, или расчлененной действительности, в которой есть только те возможности, которые предполагаются данным расчленением. Ты перечислил средства, предметы, обстоятельства и пр. На чем основывалась тогда апелляция к действию и к его системообразующим свойствам? Более того, ты говорил о действии в смысле деятельности, т.е. в структурном понимании, и больше, нежели в каком-то ином, скажем, процессуальном.
Генисаретский. На этом моменте я не намеревался акцентировать ваше внимание, поскольку он является классическим, а именно: практика как традиционная категория, к которой принадлежат понятия действия, средства и пр., и мышление, к которому принадлежит понятие созерцания, составляют моменты деятельности в целом, в том ее понимании, которое ей придавалось в классической философии. Предсвязанность этих двух обстоятельств задана категорией деятельности.
Щедровицкий. Можно ли это понимать так, что ты отвел упрек Саши в том, что ты берешь в качестве неконтролируемых содержательных предпосылок понятия теории деятельности и ее представления? И, отводя этот упрек в том, что ты неосновательно используешь основания, сказал, что ты используешь их основательно, поскольку ты опираешься не на теорию деятельности, а на традицию классической философии. Но тогда можно повторить вопрос: насколько имманентно теоретико-сознательному подходу такое представление о действительности?
Раппапорт. Я согласен с этой трактовкой, но я рассуждал проще. Я исходил из задачи Олега – противопоставить системное и несистемное представление рефлексии, и меня заинтересовало, не было ли системное представление проведено уже через категорию действия.
Генисаретский. В первом пункте никакого системного представления не было. Я готов доказать, что то представление о двух моментах рефлексии, которое было изложено, не использовало ни одного системного понятия. Ни одной специфической категории системного подхода и ни одного понятия. А то, что вам при этом высвечивается некоторое смысловое содержание, так это может быть упрек системному подходу, что он не до конца освоил классическое наследие, а несет его в качестве подсознательного смыслового содержания, которое всегда просвечивает, но никогда в руки не дается.
Щедровицкий. Упрек звучит иначе: в так называемом классическом наследии уже существовали системные представления, только недостаточно отрефлектированные, и поэтому, опираясь на эти классические представления, ты тем самым в скрытой форме втягиваешь определенные системные представления, и без этого не может быть…
Генисаретский. Так не нужно их втягивать. Если они в скрытой форме там присутствовали, а системный подход их только актуализировал, то хвала системному подходу за действие экспликации, но тем самым вы и утверждаете, что понятие рефлексии существует само по себе, а системный подход, который эксплицировал соответствующее содержание, лишь системно выразил понятие рефлексии. Ведь если системные представления существовали там имплицитно, то рефлексия существовала там эксплицитно, и тем самым системное представление рефлексии есть побочное захватывание проблематики рефлексии в процессе экспликации системного представления. Вместо того, чтобы точно выполнить задачу экспликации, заодно захватили еще много того, что, вообще говоря, к системному представлению отношения не имеет.
Щедровицкий. Это не может быть упреком по отношению к системному подходу, это может быть упреком только по отношению к твоей работе. Когда классики использовали свое классическое наследие, они были правы, поскольку это было их время. Когда же ты используешь это сейчас, через 170 лет, если мы только это предполагаем, то ты тем самым используешь в неявном виде заключенные там, в этом деятельностном классическом подходе, системные представления или содержания, следовательно – неявно – категории системного подхода.
Генисаретский. Совершенно не следовательно. Если даже там и были в неявном виде системные представления, то, когда мы говорим о какой-то явной классической категории, вовсе не следует, что мы неявно задействуем эти представления. Они неявно могли содержаться в другой части этой системы и к обсуждаемому понятию не иметь отношения.
Щедровицкий. Будет следовать, как только будет сказана та естественно предполагаемая вещь, и Саша даже это сказал, что в твоем представлении о возврате, уже содержится определенное системное представление.
Генисаретский. Во-первых, это еще нуждается в доказательстве. Во-вторых, называть все, что интересно, системным представлением – это не процедура. С какой стати, если в системном подходе это мыслится, то, если это мыслится где-то еще, это уже системный подход. Совсем не обязательно. Вы именно таким образом и аргументировали всегда против Лефевра, что он неосновательно узурпировал содержания, которые к этому представлению, системному и теоретическому, отношения не имеют, что здесь нет рефлексии, в теории рефлексивных игр, а она есть где-то в другом месте.
Щедровицкий. Я же вас не упрекаю в том, что вы заимствуете или используете понятия системного подхода. Я только разыгрываю тот вариант, что вы в неявном виде используете это содержание.
Генисаретский. Как я могу использовать его в неявном виде, когда я явно ставлю вопрос о различии? О различии несистемного и системного представления рефлексии. Неявно тут не может быть. Скорее, можно говорить о чем-то другом, а именно о том смысле, который такая задача имеет по отношению к наследию, где одновременно участвуют в явном виде понятие рефлексии и в неявном виде представления системного подхода. По отношению к нему это – расчленяющее действие.
Щедровицкий. Это было понято, но вопрос начинается после этого. Спрашивается, не получилось ли так, что вы в этом расчленяющем действии, вводя это отчлененное понятие рефлексии…
Генисаретский. От чего отчлененное?
Щедровицкий. От системного подхода.
Генисаретский. Такой задачи нет. Она существует только по отношения к классике.
Щедровицкий. Ты начал с утверждения, что теоретико-сознательный подход есть сама себе методология. Я понял смысл этого так, что когда ты отчленяешь системное от теоретико-деятельностного и говоришь, что на твой взгляд теория деятельности имеет в себе достаточно средств и ей не нужны системные костыли, и затем все то же самое проводишь в отношении теоретико-сознательного подхода, то тем самым ты и сказал это: что оно в себе содержит весь набор необходимых средств, не требующих объединения с системным представлением.
Генисаретский. Я сказал нечто противоположное – что для меня эти три подхода являются сопоставимыми с точки зрения методологически мыслящего сознания. Их можно друг с другом сопоставлять и противопоставлять, потому что эта процедура доступна методологически мыслящему сознанию. Можно отчленять системные парадигмы от деятельных, деятельные от системных, то и другое от теоретико-сознательных, и наоборот – выделять в теории деятельности ее теоретико-сознательные моменты.
Щедровицкий. Вопрос в другом: можно ли системные категории употреблять при развертывании предметов – теории сознания и теории деятельности?
Генисаретский. Можно, если у кого-то есть соответствующая задача. У меня ее нет.
Щедровицкий. Значит, ты, фактически, утверждаешь, что можно проделывать всю эту работу по анализу рефлексии, не выделяя в качестве специальных средств системные средства. Тогда, если я правильно понимаю, вопрос о том, используется или не используется то или иное содержание, теряет смысл и значение, поскольку это вообще уже не существенно…
Генисаретский. И поскольку вообще содержания никогда не используются. Содержание только мыслится. Что же касается вопроса, то если он возникает, то нужно еще спросить об основаниях такого вопроса, потому что из того, что кому-то кажется, что в некотором словоговорении мыслится некоторое содержание, вовсе не следует, что оно там есть.
Раппапорт. Когда ты говоришь, что такова была традиция, то сам понимаешь, что не автономно выражаешь традицию и ее смысл. Когда ты сейчас мыслишь об этом, ты используешь, хочешь ты этого или нет, весь имеющийся аппарат системного подхода.
Генисаретский. Нет.
Раппапорт. Вот этот вопрос меня и интересует. Если да, то открываются две возможности противопоставления системной и несистемной трактовки рефлексии. Либо взять некоторое содержание, и показать, как одну его часть привели к системному виду, а другую просто забыли. Либо делать такие преобразования над уже имеющейся системной трактовкой рефлексии, чтобы вырастить нечто новое.
Генисаретский. Во всяком случае можно сказать, что постановка вопроса о системном выражении некоторого содержания предполагает, что мы границы и основные структуры системного подхода можем отделить, в качестве предметных и действительных структур, от всего остального, что содержится в нашем сознании. Это отделение составляет предпосылку вопроса о выражении в системном подходе. Для примера я могу назвать другую проблему, а именно – проблему системного выражения типов деятельности. Если мы занимаемся типологией деятельности, то мы занимаемся несистемной разработкой теории деятельности. Затем, уже зафиксировав некоторую типологическую конфигурацию, мы можем поставить вопрос о системном выражении ее и построить проект или модель той деятельности, которая реализует данную типологическую конфигурацию.
Раппапорт. Когда ты говорил о действии и фиксировал моменты действия, которые могут быть отражены рефлексией, то справедлива ли ссылка на классическую философию? Не пользовалась ли классическая философия всеми этими категориями и расчленениями другим способом? Не в наборе их, а всегда в категориальной оппозиции: например, средства – результат, обстоятельства – необходимость. То есть мысля их всегда не как принадлежащие к действию как некоторому предмету или понятию, а независимо от него, связывая их с действием, но мысля их предметно-содержательно порознь. Если бы ты так действовал…
Щедровицкий. А он так и действовал, и так и ответил на ваш вопрос.
Генисаретский. Я ответил и так, и немного по-другому. Когда я сказал, что действие является косвенным предметом рефлексии, то тем самым я осуществил прием двойного знания, а именно: подставил этот предмет сознанию, которое об этом предмете прямо не знает. Ведь сознание, в конце концов, это то, что имеет предмет в качестве прямого предмета представления. И эта подстановка чего-то в качестве косвенного предмета, или истинного предмета, вообще говоря, всегда принадлежит к некоему теоретическому самосознанию. И для меня таковым являлась парадигма «деятельность – действительность – предметность и пр.» Но мне эта подстановка нужна для того, чтобы осуществить акт сравнения. Если бы я ее не проделал, мне бы не удалось соотнести системное и философское представление о рефлексии.
Щедровицкий. Каким образом ты представляешь действия, о которых ты говоришь, и рефлексию, которую ты характеризуешь как возврат или в любых дальнейших определениях, и как ты связываешь одно с другим? Дело в том, что мы можем – тем более, что ты упомянул про двойное знание – представлять рефлексию как связь двух действий, непосредственного и рефлексивного.
Генисаретский. При условии, что вы рефлексию рассматриваете как действие.
Щедровицкий. Вот именно. Но мы можем представить все и иначе. Мы можем представить первое как действие, а второе – рефлексию – как знание. В связи с которым первое действие перестает быть действием, а становится действием в действительности знания, или предметом особого рода. И есть вопрос, как же действительно связаны между собою действие и рефлексия. Но я пока спрашиваю, как ты представляешь одно и другое.
Генисаретский. А какое это имеет отношение к рассматриваемому мною вопросу? Я обсуждаю вопрос о связи несистемного и системного представления рефлексии. И я рефлексию как действие вообще не рассматриваю. Я ее вообще не рассматриваю в действительном залоге. Она у меня, с одной стороны, есть некоторое мыслимое содержание сознания, причем предметного, а с другой стороны, она выступает в своем системном выражении, т.е. как особый тип системы. Как деятельность я ее вообще не рассматриваю.
Щедровицкий. Я задаю вопрос для того, чтобы выяснить основания твоего утверждения, системно ты рассматриваешь это или не системно. Я слышал твое утверждение, что ты рассматриваешь не системно. Но мне бы хотелось не только верить этому, но и проследить, как ты это сделал. А для этого я должен получить ответ хотя бы на вопрос, как ты представляешь одно и другое. Тем более, что ты усугубил положение ссылкой на прием двойного знания. Ибо из этого следует, что в твоем методологическом мышлении есть что-то вроде объекта…
Генисаретский. Я представлял так, как я говорил. Единственно, что в ваших вопросах неприемлемо для меня, это то, что свои вопросы вы задаете с помощью понятия действия: связь двух действий или знание о действии.
Щедровицкий. Это мне как раз не важно. Я мог бы сказать иначе: рефлексия – и больше ничего. Я потому и спрашиваю, как же вы ее представили.
Генисаретский. Рассматривая этот вопрос, я занимался тем, что пытался отделить те составляющие этого действия, которые относятся к системному представлению, и те, которые имеют совершенно несистемное выражение, а основанием для сопоставления выбрал понятие действия, шире – деятельность как процесс. Поэтому естественно, что из понятия рефлексии у меня выпало все, что относится к системному представлению, и все, что относится к расчлененности деятельности на действия, поэтому я говорил о рефлексии в несколько вольных выражениях, как о той способности и том мыслимом содержании, которые имеют своим предметом действие. И я перечислил, какие подпредметы имеют здесь место. 
Tags: Генисаретский, Лефевр, Щедровицкий, деятельность, рефлексия, система, смысл, сознание
Subscribe

  • нефизические образы

    Поймал себя на странном впечатлении при чтении «Подростка». Все основные герои, Аркадий, его мать и сестра, Татьяна Павловна, позднее всех Версилов…

  • Из Китая в Достоевского

    Давно не писал о нашем вечернем чтение. А оно — наверное, одна из самых постоянных вещей в нашем катастрофически быстро меняющемся мире. Каждый день…

  • Аристотель - Достоевскому

    "Нужно рассмотреть, каким способом имеет природа целого хорошее и наилучшее - как нечто отделенное и [существующее] само по себе или как…

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 15 comments

  • нефизические образы

    Поймал себя на странном впечатлении при чтении «Подростка». Все основные герои, Аркадий, его мать и сестра, Татьяна Павловна, позднее всех Версилов…

  • Из Китая в Достоевского

    Давно не писал о нашем вечернем чтение. А оно — наверное, одна из самых постоянных вещей в нашем катастрофически быстро меняющемся мире. Каждый день…

  • Аристотель - Достоевскому

    "Нужно рассмотреть, каким способом имеет природа целого хорошее и наилучшее - как нечто отделенное и [существующее] само по себе или как…